Средняя зарплата врачей и медицинских работников, имеющих высшее медицинское или фармацевтическое образование, составляет 79,2 тыс. рублей по России. Больше всего получают врачи Чукотского (средняя зарплата – 188,8 тыс. рублей) и Ямало-Ненецкого автономных округов (183,3 тыс. рублей), говорится в исследовании Росстата в сфере оплаты труда отдельных категорий работников за I полугодие 2019 года, опубликованных на сайте ведомства.

Согласно данным Росстата, наиболее высокие зарплаты имеют врачи и медработники с высшим образованием Ненецкого автономного округа (171,7 тыс. рублей), Сахалинской области (155,1 тыс. рублей), Магаданской области (152,9 тыс. рублей), Москвы (143,5 тыс. рублей), Камчатского края (136,4 тыс. рублей) и Ханты-Мансийского автономного округа (133,3 тыс. рублей). Также выше 100 тыс. рублей в месяц получают врачи Тюменской области (124,9 тыс. рублей), Республики Саха (123 тыс. рублей), Санкт-Петербурга (109,3 тыс. рублей), Мурманской области (101,9 тыс. рублей).

Самые низкие зарплаты получают врачи Северо-Кавказского федерального округа, средняя зарплата врачей по всему округу составляет 48 тыс. рублей. Наиболее низкий уровень зарплаты у врачей Карачаево-Черкесской Республики (44,7 тыс. рублей), Республики Северная Осетия – Алания (44,4 тыс. рублей) и Республики Ингушетия (44,3 тыс. рублей).

Как сообщалось ранее, аналитики отдела организации здравоохранения НИИОЗММ ДЗМ сравнили размер средней заработной платы в целом по Москве (независимо от организации/учреждения) и средней заработной платы врачей и медработников с высшим образованием в динамике с 2013 г. до начала 2019 г. Ведущий аналитик отдела, доктор экономических наук, профессор Азиза Ярашева отметила, что с руководителями медицинских организаций Москвы проводились глубинные структурированные интервью, в ходе которых выяснилось, что рост размера оплаты труда лишь отчасти повлиял на усиление мотивации.

«Несмотря на улучшение финансовых условий, по словам опрошенных экспертов, в ходе оптимизации работы учреждений здравоохранения нагрузка на персонал медицинских организаций, и в частности на врачей, выросла. Это проявилось в профессиональном выгорании медицинских работников».

Третье отделение плановой хирургии городской больницы Каменска-Уральского стало принимать только экстренных пациентов, потому что несколько хирургов просто уволились.

По неподтверждённой версии местного издания ku66.ru, причиной массового исхода врачей, стала активная травля со стороны местных юристов, которые в последнее время устраивают скандалы в СМИ по поводу дел с врачебными ошибками.

Среди горожан, в том числе в социальных сетях, это стало поводом для распространения слухов о закрытии хирургии вообще, что не соответствует действительности.

“Из-за нехватки врачей нам пришлось временно прекратить плановые хирургические вмешательства. За последнее время из учреждения уволились четыре хирурга. В отличие от плановых операций, экстренная помощь должна оказываться безотлагательно. Ее мы обеспечиваем в полном объеме. Как и прежде, хирурги выходят на круглосуточные дежурства”, – пишет газета “Каменский рабочий” со ссылкой на главного врача горбольницы Каменска-Уральского Манарбека Чарипова.

Главврач городской больницы отметил, что наиболее весомая доля хирургической помощи – это экстренные случаи. Плановые же операции составляют 20-25%.

Депутат Госдумы Дмитрий Морозов предложил считать согласием на медицинское вмешательство сам факт вызова скорой помощи, чтобы “скоропомощники” не теряли время на бюрократические процедуры, а сразу же приступали к оказанию помощи. По информации Морозова, медики тратят на эту писанину в среднем 12 минут.

“По статистике 12 минут тратится на получение информированного согласия. Что такое 12 минут, когда у врача, чтобы спасти, есть минута?” –  пишет ТАСС 23 июля со ссылкой на депутата.

По словам Морозова, по закону врачи скорой, приезжая на вызов, не могут сразу же оказывать экстренную помощь пациенту, а должны сначала получить добровольное информированное согласие на медицинское вмешательство.

Сейчас бригада “скорой” не может оказывать помощь людям без сознания и детям без согласия родителей и законных представителей.

“Нам нужно от этого уйти. Если я позвонил в скорую помощь, это мое добровольное согласие на нее”, – подчеркнул он.

“В случае, когда человек находится без сознания, и позвали скорую помощь, значит, нужно ее оказывать. При этом если человек против, то за ним как за гражданином остается право выступить против помощи врачей – вот тогда нужно подтвердить это письменно”, – заключил депутат.

Сотрудники службы скорой помощи поддерживают отмену обязательного письменного согласия на оказание медицинских услуг пациенту. Устного согласия должно быть достаточно, а вот отказ следует закреплять документально, считает главный внештатный специалист по скорой медицинской помощи Минздрава РФ Сергей Багненко, пишет ТАСС.

Он отметил, что бюрократические процедуры отнимают время. Врач, вместо того чтобы как можно быстрее начать оказывать помощь человеку, занимается оформлением бумаг о согласии. “Он [пациент] же вызвал скорую, для того, чтобы ему помощь оказывали. Врач его спрашивает: “Вы не против, если я буду оказывать помощь?” Он говорит: “Нет”. И все. Они устно [договорились]: врач спросил – пациент ответил”, – добавил Багненко.

Как сообщалось ранее, член Комитета по охране здоровья Юрий Кобзев рассказал, что в Госдуме рассматривают возможность отказа от информированного согласия во время оказания медпомощи медиками “скорой”.

“В России в год совершается около 45 миллионов вызовов бригад «скорой помощи». Мы подсчитали, что даже если врач будет отводить на заполнение бумаг по 1 минуте, за год будет потеряно 57 лет драгоценного врачебного времени”, — пояснил Кобзев.

На сегодняшний день рак молочной железы является самой распространенной формой рака среди женщин. Но это еще полбеды. Некоторые специалисты считают, что пациенток неоправданно запугивают и доброкачественными опухолями – мастопатией, фиброаденомой и кистой, которые во многих случаях не повышают риск развития онкологического заболевания и уж тем более не требуют хирургического вмешательства.

Отдельные врачи утверждают, что пациентки подвергаются ненужному лечению повсеместно. Обнаружив у себя в груди шишку, они торопятся попасть на прием к врачу, где им ставят «страшный» диагноз и предлагают дорогостоящую операцию. Кроме того, в ход идут неэффективные БАДы и гомеопатические средства. На женских форумах и в многочисленных группах в социальных сетях вопрос о том, что лечить доброкачественные опухоли не нужно, вообще не поднимается, девушки лишь советуют друг другу то или иное средство, благодаря которому они, якобы, стали чувствовать себя гораздо лучше.

Страх и незнание

Как правило, женщины узнают о наличии у них опухоли во время диспансеризации. Реже обращаются к врачу сами – когда их начинают настораживать неприятные ощущения в области груди или выделения из сосков. Врачи после проведения УЗИ настаивают на операции, аргументируя это тем, что опухоль может стать злокачественной.

Так, 37-летней Инне (имя изменено по ее просьбе) за последние 11–12 лет удалили уже больше 40 фиброаденом. Женщина рассказывает, что в первый раз была очень напугана. Уплотнение в груди она, будучи подростком, нащупала сама. В больнице Липецка ей поставили диагноз — «множественный фиброаденоматоз» — и вырезали сразу 20 образований. «Мне говорили, что это [фиброаденома] может перерасти в злокачественную опухоль, — говорит Инна. — Но в Липецке мне такое натворили… Если меня видит онколог или другой врач, в обморок чуть не падает. [Это выглядит] как если бы обычному человеку сказали что-то вырезать, а он, не умея, сделал бы шов поперек».

Через год-полтора, когда Инна переехала из Липецка в Москву, у нее в груди снова образовалось около 20 фиброаденом. По ее словам, вопроса, удалять опухоль или нет, даже не возникало. В необходимости операции не сомневался и врач центра, куда девушка обратилась за помощью.

«Нормального врача», как говорит Инна, она нашла через несколько лет, по рекомендации, в 9-м лечебно-диагностическом центре Минобороны России. Там ей впервые рассказали, что фиброаденомы не перерастают в злокачественные опухоли, а удалять их нужно, только если они быстро растут и причиняют дискомфорт.

У 43-летней Анастасии Родионовой маммолог заподозрил фиброаденому во время диспансеризации в московской поликлинике № 2 Управления делами президента два года назад. Назначили препараты.

«Она была очень маленького размера, сказали: „Это либо киста, либо фиброаденома. Давайте полечим“, — рассказывает Анастасия. — Было, естественно, тревожно. Они [врачи] сразу не пугают, что это злокачественное. Говорят, что доброкачественное, но с тенденцией перерасти в нечто нехорошее».

Врач-онколог, исполнительный директор Фонда профилактики рака Илья Фоминцев отмечает, что раньше действительно считали доброкачественные опухоли одной из стадий рака — предраком. Говорили, что они малигнизируются — становятся злокачественными. Но потом выяснилось, что почти всегда это два абсолютно разных процесса.

«В России практически ни одна женщина не уходит здоровой с УЗИ или от маммолога; мастопатию ставят всем — особенно если есть жалобы на боли перед месячными. В большинстве случаев врачи прописывают терапию, хотя боли в груди нередко исчезают сами», – цитирует “Медуза” Фоминцева.

Врач-рентгенолог Ольга Пучкова добавляет, что лечение доброкачественных образований молочных желез — результат «разрозненности науки». Все дело в том, что данные, которые появляются у одних специалистов, например генетиков, недоступны для других. Исследования идут, а полученные знания не применяются.

«Лечение доброкачественных образований — по сути перестраховка. От непонимания и незнания есть убеждение, что это предраковые опухоли, которые нужно удалить, иначе что-то вырастет».

С ней соглашается Александр Бессонов, врач-онколог Национального медицинского исследовательского центра онкологии имени Н. Н. Петрова. Он отмечает, что в России существует система преемственности медицинского образования — молодой врач будет делать так, как его учил наставник: «Петр Петрович сам пришел к выводу эмпирическим путем. У него были случаи, когда клинически установили диагноз доброкачественного процесса, в итоге опухоль оказалась злокачественной. Теперь Петр Петрович считает, что все доброкачественные опухоли нужно лечить. В действительности так могло произойти из-за дефектов диагностики».

Некоторые виды рака и правда похожи на доброкачественные образования. Например, медуллярную карциному груди из-за плохого уровня диагностики можно перепутать с обычной фиброаденомой. От простых фиброаденомы и кисты непросто отличить филлоидную (ее еще называют листовидной) фиброаденому и сложную кисту, которые влияют на риск развития онкологического заболевания. Такие состояния врачи рекомендуют наблюдать — и в случае необходимости удалять.

Лечением доброкачественных состояний занимаются преимущественно маммологи — именно к ним принято идти с проблемами молочных желез. Однако дело в том, что в большинстве стран, в том числе в России, такой специальности официально нет.

«Правовой нагрузки здесь слово „маммолог“ не несет. Врачи и медучреждения используют его, чтобы показать коллегам и пациентам направление своей деятельности. Такие врачи работают законно, в рамках своей специальности», — говорит медицинский юрист, руководитель юридической компании Melegal Алина Чимбирева.

«Маммолог — мифическая специальность. Как правило, это онкологи или гинекологи, которые якобы специализируются на болезнях молочной железы. Но что они делают, никто не знает», — говорит Илья Фоминцев. С ним соглашается Антон Барчук, онкоэпидемиолог и научный сотрудник ФГБУ НИИ онкологии имени Н. Н. Петрова Минздрава России и Университета Тампере. Он объясняет, что диагностикой — выяснением природы образования в молочной железе — обычно занимаются рентгенологи. А лечением РМЖ — врачи-онкологи. «В этой цепочке нет специалиста, который лечит не онкологические заболевания — потому что с ними может справиться условный терапевт», — добавляет Барчук.

Рентгенолог Пучкова утверждает, что онкологи, хирурги и гинекологи, которые называют себя маммологами, не владеют основными методами диагностики — маммографией, ультразвуком и МРТ. «Честно, я искренне сочувствую этим специалистам, — говорит Пучкова. — Даже для тех, кто знает все методы, бывают действительно диагностически сложные ситуации. Как они [маммологи] вообще с этим работают?»

Эксперты полагают, что здоровых женщин в России лечат не только из-за низкой квалификации сотрудников медицинских учреждений — и не только потому, что они незнакомы с последними научными исследованиями. Это прибыльно.

«Допустим, консультация врача стоит три тысячи рублей, с нее он получает полторы тысячи. Приходит пациент, у нее нет никаких серьезных проблем, только беспокоят уплотнения в тканях молочной железы. Врач говорит: „У вас кистозно-фиброзная мастопатия, вам нужно стать под наблюдение“, назначает БАД (его можно купить по промокоду или в конкретной аптеке) и контрольный осмотр через три месяца, — рассказывает онколог Александр Бессонов. — В следующий раз он опять осматривает женщину, говорит о рисках онкологических заболеваний, рекомендует ультразвуковое исследование и консультацию еще через три месяца. Зачем хирургу удалять доброкачественные новообразования молочной железы? Он положит пациента по [полису] ОМС [в больницу], прооперирует. У него всего за пару дней отработает хирургическая койка, статистика операций увеличится».

Илья Фоминцев подтверждает, что за подобные операции хорошо платят, хотя сами по себе они простые.

«По всей стране, от Сахалина до Калининграда, полосуют людей. Тратится уйма денег фонда ОМС. Я уже не говорю, что людям доставляют крайне много неудобств, нервотрепки и седых волос, — говорит онколог. — Представьте: молодая девушка напугана до жути, что у нее подозрение на рак, легла в онкологический диспансер. А тут ей героически удаляют фиброаденому, спасают просто. Она бежит, благодарит доктора: „Он такой рубчик сделал, вообще супер! Золотые руки“». Фоминцев рассказывает, что такое хирургическое вмешательство приводит и к негативным последствиям: если хирург случайно пересечет протоки в молочной железе, у женщины могут возникнуть проблемы с кормлением. Помимо этого, операция может привести к образованию рубцов и неровностей на поверхности груди, а также к изменениям, которые будут мешать интерпретации результатов маммографии.

Таким образом, по мнению Бессонова, врачи обеспечивают себе непрерывный поток пациентов на годы вперед. «Если за день врач принимает десять пациентов, то получает 15 тысяч рублей за то, что на протяжении получаса общается с женщинами, трогает их за грудь и уходит домой после этого. Никто не умирает, никого не надо оперировать. Класс?» — говорит Бессонов (в то же время повторные приемы иногда действительно необходимы для отслеживания изменений).

К назначению ненужного лечения подталкивают и фармацевтические компании. По словам онколога Ильи Фоминцева, они нередко платят врачам за назначение конкретных препаратов и распространяют неверную информацию о вреде и даже опасности доброкачественных состояний молочных желез. «Рынок [лекарств для лечения доброкачественных образований] немаленький. Этих приблуд штук 30–40 разных брендов», — говорит Фоминцев.

«У нас народ не очень богатый. Он [ради БАДов] откажется от того, что было бы полезно. Можете представить, у вас зарплата 15 тысяч рублей, а вы из них несколько тысяч тратите на эти фуфломицины?» — продолжает Фоминцев. По его словам, у такого лечения есть и другое негативное последствие: человек искренне убежден, что болен, и пытается что-то с этим сделать.

К регистрации и производству БАДов и растительных препаратов предъявляют гораздо менее строгие требования, чем в случае с лекарствами. Кроме того, их влияние на организм недостаточно изучено. Врач-рентгенолог Ольга Пучкова опасается, что такие препараты могут оказывать больше вреда, чем пользы.

«Когда мы начинаем что-то пить, мы не понимаем, каким образом и на что идет воздействие. У любой травки есть химическое вещество. При этом эти препараты не проходят серьезные клинические тесты, — говорит Пучкова. — Важно помнить, что ожидаемый положительный эффект от применения препарата должен превзойти возможный побочный. Но что мы лечим? Какой конкретно эффект от БАДа ожидаем? Непонятно. А бесконечное употребление пилюль может даже спровоцировать какие-то вещи».

Единственное решение, по мнению Фоминцева и его коллег, — пытаться объяснить женщине, что за диагноз ей когда-то поставили и почему он не представляет угрозу для ее здоровья. Впрочем, признаются врачи, далеко не всегда удается убедить пациентку, что она здорова.

Онкоэпидемиолог Антон Барчук объясняет это так: «В нашей стране не принято не предлагать лечение, тем более если пациент сам пришел. Женщина тоже не поймет, если отпустить ее со словами: „Успокойтесь, ничего не делайте“. Врач плохой, значит, не может вылечить».

Доброкачественные образования могут вызывать болезненные ощущения. Но причиной боли в груди может быть и проблема со спиной, например корешковый синдром. Боли в груди, по словам врача-рентгенолога Пучковой, характеризуются цикличностью.

«Это может быть сразу после овуляции или за два дня до менструации — неважно. Они [боли] циклические, двухсторонние, длятся во времени. Гормональные изменения произошли, боль началась и никуда не уходит, пока не начинается менструация, — говорит Пучкова. — Все, что сегодня заболело, а завтра прошло, никакого отношения к молочной железе не имеет». В таких случаях врачи рекомендуют прибегать к обезболивающим, а не к БАДам и гомеопатическим средствам.

Хирургическое вмешательство при простых образованиях, у которых нет выраженных симптомов, тоже бывает оправданным. Показание для него — желание самой женщины.

Как сообщалось ранее, российский онколог Михаил Ласков опубликовал 10 онкологических операций являющихся, по его мнению, сомнительными. В предисловии он напоминает, что единственными целями как большой, так и маленькой онкологической хирургии, являются продление жизни и максимальное сохранение ее качества. Не идет речи ни про какие «а вам слабо?», «мы единственные, кто…», «а у нас на работе…», поскольку это автоматически означает, что заявленные цели не будут достигнуты. 

Президент России Владимир Путин по просьбе председателя Национальной медицинской палаты Леонида Рошаля поручил министрам подготовить предложения о работе по  распределению выпускников медицинских вузов

«Это очень хорошие поручения. Мы много лет ждали поручения Владимира Путина о необходимости распределения выпускников медицинских вузов, обучающихся за государственный счет. Ранее это предлагали и Общероссийский народный фронт, и Национальная медицинская палата. Очень хорошо, что сегодня дано конкретное поручение и ОНФ, и Национальной медицинской палате, крупнейшему врачебному объединению России, проработать этот вопрос. Что касается социальных условий для тех, кто едет на село и расширение этих условий, – это тоже очень важно. Мы приветствуем поручение главы государства и очень надеемся, что они будут исполнены. А если они будут исполнены досрочно, то еще лучше», – прокомментировал сопредседатель Центрального штаба ОНФ, председатель Национальной медицинской палаты Леонид Рошаль.

Юрист Марина Агапочкина выступает в судах в защиту врачей.  Она утверждает, что сторону врачей занимает принципиально, поскольку сама является врачом-терапевтом по первому образованию. В своем интервью порталу Екатеринбург-Онлайн 24 июля она рассказывает о том, что мишенями для уголовного преследования все чаще становятся опытные врачи, а также объясняет, почему и от кого приходится защищать медработников.

— Как объяснить такое количество судов, скандалов, недовольства? Медицина стала хуже? Врачи? Чиновники плохо управляют? 

— Считаю, что началось это с 2012 года, когда на здравоохранение упало действие закона о защите прав потребителей. Вдруг по закону медицина стала услугой, хотя раньше это была помощь. Только специфика медицинской услуги в том, что объект, на который воздействует врач, — это жизнь и здоровье. В медицине, когда ты держишь скальпель, ты уже в той или иной степени причиняешь вред: аппендицит удалил — остался шов. Нет ни одной таблетки без побочного действия. Но закон никак отдельно медицину не выделяет. По статье 14 закона о правах потребителей любой вред здоровью возмещается за счет средств исполнителей. И соразмерности этого вреда не существует. Понимаете, юристы, защищая пациентов, выигрывают иски именно на основании того, что закон, который на них свалился, не содержит учета специфики медицины. Я считаю, что всё дело именно в этом.

— Много уголовных дел, связанных со смертью людей. Тут ведь не действует закон о правах потребителей, как в гражданских делах.

— Да, сейчас у нашей команды 15 уголовных дел, где мы защищаем врачей. Это дела за период с начала года на разных стадиях, где-то возбужденные, в каких-то идет проверка. Каждый день в Екатеринбурге возбуждаются новые уголовные дела против врачей. Такой вал связан совсем не с тем, что врачи стали работать хуже, чем раньше. Это однозначно из-за того, что при следственных управлениях начали открываться свои отделы судебных экспертиз, которые делают заключения. У нас большие сомнения по этому поводу, насколько такие заключения объективны. Представьте, в одном кабинете сидит следователь, в другом — бюро. А с точки зрения закона, СМЭ — это самостоятельный лицензированный вид медицинской деятельности, как хирургия, терапия. Наше бюро и многие другие организации имеют лицензии. В Следственном комитете этой лицензии нет до настоящего времени. Это вопрос времени, конечно. Но где независимость? На основании этих экспертиз предъявляют обвинение, людей осуждают.

— На специалистов государственных бюро, которые в ведомстве Минздрава, тоже можно надавить. Где тогда должны проводиться экспертизы?

— Важно, чтобы описание было обезличенным: ни имен, ни фамилий врачей и пациентов, названий медучреждений. Можно отправлять в бюро другого региона, но тоже в пределах разумного. Главное, чтобы там был нужный специалист. Некоторые экспертизы в делах, которые мы сейчас ведем, просто нелепы. Возможно, необходимо проведение независимой экспертизы в Национальной медицинской палате (некоммерческое объединение врачей, медицинских организаций.)

— Можете привести примеры конкретных случаев?

— Вот пример. Небольшой город в Свердловской области, районная больница (ни фамилий, ни даже названия города я называть не имею права), молодой человек 27 лет поступает с болями в животе. Делают полное обследование, всё, что можно в условиях небольшой больницы: рентген, ФГС, УЗИ, анализы крови. Ему то лучше, то хуже: температура, боли. Решают сделать колоноскопию, обследование через прямую кишку. Но процедуру прекращают, потому что пациент жалуется на сильные боли. Решают перенести это обследование, сделать позже под общим наркозом, но не успевают. На пятый день перитонит, молодой человек умирает.

По делу провели судебно-медицинскую экспертизу, которая пришла к выводу, что во время проведения колоноскопии были повреждены стенки органов, но колоноскоп — это инструмент в 13 миллиметров с тупым концом, без иглы. А якобы прокол спустя пять дней после обследования был размером в 3 мм! Среди экспертов, которые делали заключение, не было ни одного специалиста-проктолога! Выводы они делали на основании литературы 1987 года издания. Тогда в СССР еще не было такого исследования, как колоноскопия.

Еще случай. Участковый терапевт выписала препарат от тахикардии. Пациентка, перенесшая рак четвертой стадии, с сильными осложнениями после химиотерапии, лучевой терапии: фиброз легких, сердца. Вес 35 килограммов, гипотрофия.

У нее остановилось сердце. Родные написали заявление, возбудили уголовное дело, и эксперты предположили, что смерть наступила из-за препарата. Причем тут терапевт? Препарат по описанию выводится из крови в течение трех часов, а ей стало плохо гораздо позже. При этом она принимала еще один препарат, который ей никто не прописывал. Так вот, в этом случае эксперты сделали выводы на основании информации из интернета! В заключении они прямо ссылаются на личную страницу медика, где была ветка обсуждения воздействия препарата. И на основании подобных заключений выносятся обвинительные приговоры.

— Если так и есть, то это нелепо. Но ведь есть и ошибки, и равнодушие, и халатность.

— Как и в любой профессии, есть в медицине и те люди, которых не должно быть там. В любом случае, когда мы с коллегами берем дело, мы очень внимательно знакомимся с деталями. Наверное, не всякое дело возьмем. Когда есть равнодушие к пациенту, например.

— На стороне пациентов вы были как юрист?

— Да. Но последние годы защищаю только врачей. Отчасти это мое собственное развитие как профессионала. Потому что защитить пациента элементарно, выиграть гражданский иск против медицинской организации с учетом всего того, что я рассказала, просто. Кроме того, последние два года этот общий хайп вокруг медицины с посылом «преступники в белых халатах» лишает меня возможности вставать на сторону пациента, я понимаю, что иск будет закончен положительно. И я этим самым добавлю еще одну ложку к тому хайпу, который происходит. Я против него. А врачи, в отличие от пациентов или их родных, не могут сами обратиться к журналистам, чтобы предать огласке какую-то несправедливость: они связаны законом, не могут разглашать информацию о диагнозе пациента. Так и создается образ «преступников в белых халатах».

— Но даже если действительно есть вина, есть врачебная ошибка, реальными сроками всё равно не наказывают. 

— Есть случаи реального лишения свободы. Но в Свердловской области таких приговоров не было, к счастью. Я категорически против реальных сроков. Врачи не те люди, которых надо изолировать от общества, чтобы они перевоспитались, если мы воспринимаем заключение как перевоспитание. Полностью освобождать от уголовной ответственности тоже нельзя, но никаких реальных сроков! Штрафы, отстранение от работы, судимость, требование о повышении квалификации.

— Кто тогда виноват в хайпе, в большом количестве уголовных дел? Родные, пострадавшие, которые хотят разобраться, желают хоть какого-то возмездия? 

— Да, потеря близкого вызывает эмоции, хочется найти виноватого, это защитная реакция психики. Я их понимаю, отношусь с уважением, их нельзя обвинить. Но это не значит, что в смерти их близкого виновен конкретный человек. Ведь все наши пациенты подписывали согласие, все были предупреждены о возможных последствиях и осложнениях. Но это, кстати, не останавливает Следственный комитет.

Я всегда настраиваю клиентов-врачей, что нужен нормальный диалог с родными. В каких-то случаях этот диалог есть. Но не всегда люди готовы воспринимать объяснения. Такое тоже бывает. Да, возможно, и у врача с течением времени эмоции по-иному выстраиваются. А подавленные эмоции родственники пациентов принимают за черствость, бездушие. Но не надо думать, что хирург, не спасший пациента, не переживает. Переживает.

— Вы говорите, что у вас 15 медицинских дел. Что это за люди, которым грозит обвинение по уголовной статье?

— Тот самый портрет «врача-преступника», составленный Следственным комитетом, полностью совпадает с нашими делами. Это врачи с большим опытом, профессионалы. Эти люди попадают в уголовную статистику, потому что берут самые сложные случаи. Это люди, которые двигают науку и применяют новые технологии. И, к сожалению, они становятся основными фигурантами уголовных дел. Они самые уязвимые: хирурги, анестезиологи, акушеры-гинекологи. По нашим гражданским делам первое место по искам в отношении стоматологов. На втором месте пластическая хирургия. Женщина, заплатив десятки тысяч рублей, очень хочет быть 25-летней, но полного чуда не происходит. Тут изначально конфликтная сфера.

— Чувствуете в последние годы некий раскол «врач — пациент»?

— Медицина как жила ради пациентов, так и живет. Что бы ни делали чиновники или силовые органы. Да, конечно, силовые структуры пытаются разобраться, но дайте в первую очередь разобраться профессионалам и врачебным ассоциациям. Они есть в каждом регионе. СК не обращается, например, к ассоциации хирургов ни по одному из своих дел, которые расследует. Хотя все запросы можно сделать обезличенными, без фамилий. Но, я уверена, взаимное единение врачей и пациентов всё равно победит.

Как сообщалось ранее, отдельная статистика по медицинским делам ведется с 2015 года. В прошлом году в СКР были созданы специальные отделы по врачебным ошибкам, и Следственный комитет предложил внести в УК уголовную ответственность за так называемые ятрогенные преступления (лишение свободы от двух до семи). Глава СКР является последовательным сторонником криминализации врачебных ошибок. Кампания набирает обороты: в 2017 году, когда СКР впервые отчитался о работе по расследованию врачебных ошибок, было заведено более 1,7 тыс. уголовных дел против медиков. В прошлом году на них было подано было уже 6500 жалоб, по которым было возбуждено 2029 уголовных дел. До суда дошли 300. Все это (даже «скромные» 300 судебных дел) — немыслимые для развитых стран цифры.

Неонатолог из Республики Карелия Максим Ткачук  высказался на своей странице в Facebook по поводу уже ставшего эпохальным уголовного дела Элины Сушкевич. Он отметил, что дело не только в конкретном случае, а в массированном, планомерном и стремительном разрушении российской медицины, виной которому – безразличные чиновники и агрессивно настроенное население.

В палату интенсивной терапии в крайне отдаленной больнице Карелии мы добирались на реанимобиле более восьми часов. Приехав , стало понятно, что всё это время одно лишь чудо, крепкие силы ребёнка и помощь коллег из соседнего региона помогли малышу дотянуть до нашего приезда.

В том районе проживает где-то 2-3 тысячи человек, брошенных и забытых. Врачей нет, детям помогает средний медицинский персонал, который, слава Богу, делает значительно больше, чем они обязаны, и умеют оказывать врачебную помощь тоже. Аппарат ИВЛ не дышит. Провести глубокую и вдумчивую дыхательную поддержку некому. Сурфактанта для лёгких нет. Ребёнок был очень тяжёл. Однако нам повезло, и с нашим приездом, когда мы переключили его на наш аппарат искусственной вентиляции лёгких, ввели взятый с собой сурфактант, наладили хорошую инфузионную терапию – ребёнок воспрял и хорошо перенёс такую же длительную дорогу назад.

А если бы не повезло? Кого в этом винить? Того, кто там оказался в таких условиях, но делает всё возможное и даже больше? Того, кто приехал чёрт знает откуда, через ночь под утро, бросив всё ради того, чтобы спасти ребёнка? Или может того, кто довёл до такой разрухи? Тех, кто будто по каким-то лунным календарям то закрывают ФАПы, то открывают. Тех, кто пишет идиотские письма о том, что в связи с кадровым дефицитом надо призвать врачей с пенсии, из декретов, из ближнего зарубежья и т.д., вместо того, чтобы поднять престиж профессии, заплатить людям достойные зарплаты и дать хотя бы служебное жильё? Один хороший человек пошутил, что нам скоро прикажут изучить некромантию, чтобы мы подняли из могил наших ушедших друзей и коллег…

Дело в Системе. Элина Сергеевна стала одной из жертв этой мельницы, которая мелет и перемалывает живых людей, их судьбы, их будущее. А через них – и всё наше! Стоило внимательнее присмотреться к подобной информации и стало понятно , что повсеместно судят, сажают и истребляют врачей. Под дикое улюлюканье населения. Оно, население, настолько уже очевидно деградировало,  что, к примеру, за длинную очередь в поликлинике винят того единственного, кто из пяти кабинетов остался один принимать людей, а не тех, кто подписывал приказы, разрабатывал программы, модные нынче дорожные карты и так далее.

За смерти они линчуют врачей, не спрашивая, сколько часов он отрабатывает в неделю, когда его в последний раз отправили на реально стоящий семинар какой-нибудь, а не дистанционно “проучили” лишь ради бумажки сертификата. Не спрашивают они, если ли у него банальный расходный материал и используются ли одноразовые вещи один раз. Не интересуются, есть ли у него все необходимое, что должно быть для лечения того или иного заболевания, состояния, и что прописано седым (а сейчас всё чаще лощённым и холёным!) московским профессором в рекомендациях. Да только где Москва, а где какая-нибудь Чита, равно как абсолютно любой провинциальный городок. Нет, виноват всегда тот, кто каждый день бросает этим обстоятельствам вызов, не щадя себя…

Не буду скрывать, чаще и чаще в последнее время малодушно хочется, чтобы все уже добились своих целей. Хочется успеть вовремя отойти в сторону и наблюдать с попкорном и газировкой, а может с чем покрепче, как эта больная система будет пожирать саму себя, словно оскверненный безумием Уроборос. Как критически снизится и исчезнет вовсе класс врачей. Как включится наконец в полную силу естественный отбор со всеми своими любимыми механизмами, типа эпидемий и пандемий. Как природа выкосит всех дегенератов, которые с пеной у рта кричат о вине врачей, о круговой поруке и о врачах-убийцах.

Хочется посмотреть на их вытягивающиеся лица, когда начнут угасать близкие и любимые, и они бросятся привычно накатать по шаблончику жалобу, встряхнуть этих врачишек! А встряхивать уже некого… И впору уже встряхнуться самому. В петле.

Но так, конечно, не будет. Нет. Мы обречены до последнего стоять белоснежными столпами знаний, мудрости и любви посреди бушующего и захлестывающего нас чёрного, кишащего скользкими телами и злыми языками океана ненависти, мракобесия, унижения и несправедливости …

А эти по своим кабинетам так и будут сидеть и отмалчиваться, когда полыхает пламя всеобщей ненависти. Так и будут требовать отчётов и показателей, и передавать эти циферки всё выше и выше. Так и будут организовывать и переорганизовывать, чтобы хоть что-то срочное собрать из остатков былого.

Я лишь хочу заострить внимание на простой вещи.

Это не Следственный комитет сейчас истребляет докторов. Они, следователи, делают свою работу, опираясь на существующие сейчас правила, законы, и вообще весь порядок вещей. Да, бездушно и бесчеловечно, но это их работа, и они делают её, как умеют. Сажают, унижают и уничтожает врачей (и Элину Сушкевич  в частности) вот эти люди на улице, что неистово крестятся и призывают распять всех белохалатных…

Вот эти чиновники, что сидят в кабинетах, дуют щёки и молчат, молчат, молчат… Вот эти коллеги, что до сих пор не высказались в защиту, не подписали петицию, а порой и просто встающие душой на сторону обвинения… Те, кто запрещает использование зарубежной аппаратуры… Те, кто пишет невыполнимые клинические рекомендации… Те, кто от скудоумия своего дают “экспертные” оценки по клиническим случаям, в которых они ничего не понимают… Вот эти люди истребляют врачей, а через это и всё население несчастной России.

Держитесь, уважаемая Элина Сергеевна! Вы стали такой болезненной раной на душе и сердце каждого мыслящего человека, что порой кажется невозможным жить и работать дальше. Вы стали настоящим феноменом, Событием с большой и очень драматичной буквы. Вы стали нам всем кому другом, кому дочерью, кому сестрой, и неизменно для всех – очень близким и родным человеком. Держитесь! А мы будем держаться с вами! За вас! Против них!

Как сообщалось ранее, отдельная статистика по медицинским делам ведется с 2015 года. В прошлом году в СКР были созданы специальные отделы по врачебным ошибкам, и Следственный комитет предложил внести в УК уголовную ответственность за так называемые ятрогенные преступления (лишение свободы от двух до семи). Глава СКР является последовательным сторонником криминализации врачебных ошибок. Кампания набирает обороты: в 2017 году, когда СКР впервые отчитался о работе по расследованию врачебных ошибок, было заведено более 1,7 тыс. уголовных дел против медиков. В прошлом году на них было подано было уже 6500 жалоб, по которым было возбуждено 2029 уголовных дел. До суда дошли 300. Все это (даже «скромные» 300 судебных дел) — немыслимые для развитых стран цифры.

Распределение в СССР – это не просто бумажка с адресом. Это был целый пакет нормативных и законодательных документов, который учитывал практически все варианты житейских ситуаций.

Начиная с самого простого: как распределять семейную пару, если они заканчивают ВУЗ в одно время, в разное время, по разным профессиям. Первого могли распределить лишь имея гарантию возможности трудоустройства второго.

Отдельно решался вопрос с семьями военнослужащих, занимающихся наукой.

То есть даже в то время существовало так называемое “свободное распределение”. Учитывалось (в законе!) наличие иждивенцев (например, нуждающихся в уходе родителей), грудных детей и многое другое.

Жильё.

В течение полугода государство обязано было представить отдельное жильё, причём ни коммуналка, ни общежитие таковым не считалось. Уволить молодого специалиста администрация ЛПУ могла лишь с разрешения Минздрава. Т.е. при сокращении штатов молодого специалиста увольняли в последнюю очередь. Многодетную мать-одиночку увольняли, а молодого специалиста нет. В сельской местности шёл льготный стаж, оклады (а они тогда были одинаковыми по всей стране) были выше минимум на 30%. Имелись льготы по коммунальным платежам – отопление бесплатно.

Интернатура (почившая ноне стараниями Минздрава) подразумевала именно учёбу, а не просто затыкание кадровых дыр. Включая лекции и семинары. Иногда учёба в интернатуре проходила и вовсе в другом городе и в другом ЛПУ (например, будучи распределён в ЦРБ я проходил интернатуру 11 месяцев в областной больнице).

Поднимут ли нынешние чиновники такой пласт законов, с учётом изменившегося, современного российского законодательства?

Профессиональный опыт. 

Многие упускают из виду нынешнюю “трёхэтапную” структуру организации медпомощи. Если в данном городе (районе) единственная больница отнесена к “первому уровню”, то массу пациентов (нозологий) врач в этом месте не увидит по определению, – их просто запрещено здесь лечить. Не важно, могут или не могут, умеют или не умеют – ЗАПРЕЩЕНО. Отсутствует и современная диагностическая аппаратура, так как её “не положено” первому уровню. Да и у кого учиться, если само распределение и задумано, как средство латания кадровых прорех? О каком профессиональном становлении и опыте можно говорить в таких обстоятельствах? Только о профессиональной деградации. Об уровне (качестве) работы такого брошенного на выживание молодого специалиста и думать страшно. А ведь в первичном звене должно решаться порядка 70% всех медицинских проблема пациента.

Ну и наконец, “бытовуха”.

Врач – живой человек. У него может быть семья, дети. Ему хочется дать им соответствующее образование, и не только школьное. Если ранее даже в самых дальних уголках государство хоть как-то гарантировало выполнение определённого набора своих социальных обязательств, то теперь же этого нет. Отсутствуют педагоги, учреждения культуры, спорта. Не говорю уж о стоимости выезда куда-то ближе к цивилизации даже разово.

В конце концов, врач в этих условиях сам не в состоянии получить адекватную медицинскую помощь для себя и членов своей семьи.

А всё вместе это и формирует тот самый пресловутый “уровень жизни”. Кто согласен на добровольный дауншифтинг из современной молодёжи? Это означает, что врач ни в коем случае не останется в данном месте. Не станет вникать глубоко в проблемы местного населения и данного вида деятельности. Единственным желанием и целью молодого специалиста станет как можно скорее уехать отсюда. Ни о каком “закреплении кадров” тут и речи идти не будет. А значит, через три года начинать придётся всё сначала.

Ведь принудительный труд в стране запрещён Конституцией. Пожалуй, не лишне об этом напомнить особо ретивым чиновникам, умеющим решать проблемы лишь путём голого администрирования. Потому, что с качеством чиновничьих кадров проблема в стране ничуть не меньше, чем проблема с нехваткой кадров врачебных.

Добавим.

Во-первых, в обществе сейчас большой запрос на справедливость. А тут вдруг выделяют отдельную “касту отверженных” – выпускников исключительно медицинских ВУЗов. Уж если возвращаться к системе распределения, то это должно касаться всех, а не только врачей.

Во-вторых, также, как не должен иметь обратную силу любой закон, так и такие новшества нельзя вводить просто ставя пред фактом уже поступивших. Это условие обучения, которое должно быть прописано в Договоре с поступающим в вуз. С точки зрения юридической корректности это должно касаться лишь тех, кто только будет поступать в этом году.

В-третьих, а кто и как будет контролировать выполнение этого постановления о распределении? И какое наказание хотят предусмотреть?

Если в СССР не отработавшего по распределению просто не брали на работу (а все учреждения были государственными), то сейчас, скажем кадровик коммерческого центра, откуда он знает. учился кто на бюджете или платно, да и зачем ему это знать? Он просто возьмёт на работу того, кто ему необходим. Тем более, что нет ведь запрета на совместительство. Врач может работать по распределению на участке и совмещать в коммерческой медицине. Затем из “официальной” уйти, а в коммерческой остаться.

В общем, вопросов пока что больше, чем ответов.

Как сообщалось ранее, с предложением Владимиру Путину ввести распределение выпускников-бюджетников медицинских вузов на прошедшем  медиафоруме “Правда и справедливость” 16 мая выступил глава Национальной Медицинской Палаты Леонид Рошаль. Путин тогда пообещал Рошалю обсудить эту тему с правительством, и уже 23-го июля на сайте Кремля опубликованы поручения – до 1 декабря 2019 года подготовить предложения об обязательных отработках для медиков.

“Правительству подготовить при участии Национальной медицинской палаты и представить предложения по установлению дополнительных требований к лицам, освоившим за счет федерального бюджета или бюджетов субъектов РФ программы высшего образования по направлению подготовки “Здравоохранение и медицинские науки”.

В Иркутской области из-за пьяного водителя «скорой» скончалась беременная женщина, которую он вёз в роддом, сообщила пресс-служба регионального МВД. Сотрудники станции “скорой” объясняют его состояние тем, что у водителя был выходной и он “расслабился”, а потом его неожиданно вызвали на работу. Руководство на подвыпившего водителя “закрыло глаза”, потому что работать было больше некому.

Авария произошёл на трассе “Иркутск – Усть-Ордынский – Жигалово” 21 июля около пяти часов вечера, пациентку везли из поселка Качуг в родильный дом поселка Усть-Ордынский. По данным правоохранителей, 54-летний водитель спецмашины не справился с управлением, в результате чего она перевернулась. Медицинское освидетельствование показало, что предполагаемый виновник находился в состоянии алкогольного опьянения.

В СМИ сообщается, что он пытался скрыться с места происшествия, но полиции удалось задержать мужчину в лесу – недалеко от места ДТП. Ему потребовалась медицинская помощь. После аварии, когда он сам был доставлен в больницу, его взяли под стражу, рассказали Лайфу источники в правоохранительных органах.

Кроме того, в помощи врачей нуждалась женщина-фельдшер. Как и водитель «скорой», она получила черепно-мозговую травму, сотрясение мозга, ушибы мягких тканей, врачи подозревают у неё перелом позвоночника.

У сотрудников «скорой», попросивших не называть их имен, есть объяснение тому факту, что водитель был нетрезв. По их словам, у водителя, вероятнее всего, был выходной и он позволил себе расслабиться. Однако его вызвали на работу, так как нужно было срочно доставить в больницу беременную женщину. На состояние водителя руководство «закрыло глаза» и впустило на линию, потому что больше везти роженицу было некому.

«Водители работают вообще в кабальных условиях – и машины сами ремонтируют, и выходят на линию, не восстановившись после дежурства, потому что «начальство попросило». Многие уходят, на тех, кто остается, ложится непосильная нагрузка, – отметили собеседники «РГ».

Еще сотрудники «скорой» отметили, что в большинстве старых машин отсутствуют средства фиксации для пациентов: их перевозят на сиденье или на кушетке без ремней безопасности. На поворотах и ухабах их придерживает фельдшер или сопровождающий родственник.

В региональном министерстве здравоохранения заявили, что по факту ДТП проводится служебная проверка, а сам водитель «скорой помощи» отстранен от работы.

«В настоящее время межмуниципальным отделом МВД России «Качугский» проводится доследственная проверка», – заключили в пресс-службе МВД.

Законопроект «Об обращении лекарственных средств», касающийся оборота незарегистрированных в России препаратов, нужно изменить. Такого мнения придерживается президент «Лиги защиты пациентов» Александр Саверский. По его мнению, в настоящий момент действующий закон лишает больных доступа к лекарствам, которые в стране не производятся, а сфера поставок препаратов в стране и вовсе находится в коллапсе, сообщает «Росбалт».

Эксперт подчеркивает, что механизм работы изначально был выстроен таким образом, что в результате система обеспечения лекарственных средств превратилась в систему обращения препаратов. Причём проблема снова упирается в бюрократические проволочки. Целый ряд ведомств создал противоречивые правила, которые даже при наличии средств не позволяют эффективно управлять отраслью. В регионах существуют разные системы здравоохранения и разные системы закупок лекарств. 

«Все это — вопросы взаимозаменяемости, проведения торгов, ГОСТов, отраслевых стандартов — регулируется правилами, которые не служат обеспечению пациентов лекарствами. Нехватка лекарств создается именно в результате следования всем установленным правилам и процедурам», – считает Саверский. 

Случаются и такие истории, когда в регионе объявляют аукцион на поставку инсулина, а сотрудники фармкомпаний просто не приходят на торги, потому что им предлагались невыгодные условия. В результате, люди оставались без лекарств.

Сложнее всего ситуация обстоит с обеспечением лекарств людей, страдающих редкими болезнями. Совсем недавно произошел скандал с задержанием Елены Боголюбовой – матери пациента детского хосписа. Женщина заказала «Фризиум» (незарегистрированный в РФ препарат) для своего сына, страдающего генетическим заболеванием — болезнью Баттена. Мальчик не может самостоятельно ходить, говорить и есть, его мучают судороги. Боголюбова пояснила, что лекарство ей посоветовали лечащие врачи, а сама она не знала, что делает что-то незаконное.

По мнению эксперта, это произошло потому, что врачи считают какие-то препараты необходимыми для пациента, но они не зарегистрированы и недоступны пациенту. 

«Зарегистрировать препарат может только сама фармкомпания, если она подала заявление. Но если она не заинтересована в этом, например, если маленький рынок не интересует компанию, то она просто не выходит с этим заявлением. А пациенты, привозя препараты по наущению врача из-за рубежа, рискуют попасть под уголовное преследование. То есть изначально ситуация построена не в интересах пациента, а в интересах фармкомпаний. Но государство хоть что-то вообще делает? Именно оно должно „отлавливать“ новые препараты, регистрировать их в интересах пациента, планировать, покупать и обеспечивать ими пациентов. Но для этого нужен закон о всеобщем лекарственном обеспечении», — заключил Александр Саверский.

Особенности работы лечебно-профилактических учреждений, лекарственное обеспечение и доступность медицинской помощи – вопросы, которые чаще всего задаются парламентариям. При подготовке к Правительственному часу с Дмитрием Поповым был составлен список вопросов на 10 листах. В своем выступлении министр попытался ответить на каждый из них, а также рассказать рассказать о целях и задачах, которые стоят перед его ведомством в среднесрочной перспективе. О содержании мероприятия сообщается 26 июня на сайте Алтайского краевого законодательного собрания.

Министр сообщил, что в подведомственных медицинских организациях Алтайского  края работают почти 830 врачей и порядка 21 500 медработников среднего звена. Ведущие проблемы здравоохранения – кадровый дефицит, высокая (выше среднероссийской) смертность населения, низкий уровень заработных плат медработников и недоступность качественного медицинского обслуживания. Все эти проблемы взаимосвязаны друг с другом и формируют основные направления работы министерства. В числе приоритетных направлений прозвучали сохранение и модернизация сети медучреждений, а также снижение смертности населения от управляемых причин: инфаркта, пневмонии, инсульта. Министр уверен, что важнейшая мера в этом контексте – модернизация инфраструктуры межрайонных центров, на которую в 2019 году было выделено 480 млн рублей, и повышение краевыми медорганизациями уровня регионализации. Речь идет о максимально быстром перемещении пациентов с опасной патологией из учреждений первичного уровня и межрайонных центров в профильные центры регионального уровня.

«Внедрение такого подхода уже в этом году (по итогам пяти месяцев) позволило снизить уровень госпитальной летальности от инфаркта миокарда на 33%, от пневмонии на 36% и от инсульта (да, более скромные показатели) на 2,7%. Здесь у нас есть задачи, которые мы пока не готовы реализовать», – отметил министр.

Особое место в вопросах депутатов и в выступлении министра занимала онкология. Заболеваемость этой группой заболеваний в Алтайском крае выше, чем в среднем по России. На региональном уровне перед отраслью поставлена задача до 2024 года снизить смертность от  онкологии на 9% до уровня 201,4 случаев на 100 тысяч населения и сохранить таким образом не менее 536 жизней. Решать эту задачу возможно лишь комплексно. Необходимо тотальное повышение квалификации кадров с применением передового научно-практического опыта как отечественных, так и зарубежных специалистов. Должны быть созданы центры амбулаторной онкологической помощи, первый из которых будет открыт в Камне-на-Оби. Всего планируется организовать четыре амбулаторных онкоцентра. В этих учреждениях будут осуществляться консультации и обследование пациентов, что сделает более доступной квалифицированную медицинскую помощь и разгрузит краевой онкоцентр.

Министр отметил серьезность кадрового дефицита в больницах региона: обеспеченность врачами не превышает 48,5%, а специалистами среднего звена – 60,8%. В первую очередь не хватает участковых терапевтов и врачей-педиатров. Уровень средней заработной платы остается самым низким в Сибирском федеральном округе, что значительно снижает привлекательность региона на общероссийском рынке труда. Выход из ситуации министерство видит в том числе и в работе со студентами. Решить проблему планируется в течение трех лет за счет аккредитации выпускников медицинских вузов после окончания специалитета и подготовки врачей узких специальностей в платной ординатуре за счет средств краевого бюджета. В медицинском университете и колледжах края уже увеличили госзаказ на подготовку необходимого числа специалистов. Дмитрий Попов подчеркнул, что в министерство хорошо осведомлено, в каком районе каких врачей не хватает. Системная работа ведомства нашла отражение в региональном проекте «Обеспечение медицинских организаций системы здравоохранения Алтайского края квалифицированными кадрами», который начал действовать с 1 января. Особое внимание проекта сосредоточено на профориентационной работе, увеличении объемов и качестве подготовки молодых специалистов, повышении эффективности трудоустройства выпускников медицинских вузов и колледжей, укомплектовании участковой службы и ФАПов, мерах социальной поддержки медработников, повышении престижа профессии и формировании резерва управленческих кадров.

Значительная часть выступления Дмитрия Попова была посвящена мерам по повышению уровня заработной платы работникам медицинской сферы.

«Достойная заработная плата является неотъемлемой частью стратегии преодоления кадрового дефицита медицинских работников и повышения доступности медицинской помощи», – подчеркнул министр.

В 2018 году объем финансирования Территориальной программы государственных гарантий (ТПГГ) составил 35,6 млрд рублей, из которых 20,3 млрд рублей (57%) были направлены на оплату труда работников, в том числе 14,3 млрд рублей (70%) – на оплату труда медицинских работников. В 2019 году объем финансирования ТПГГ увеличится на 4 млрд рублей (11%) и составит 39,6 млрд рублей. Из них 20,6 млрд рублей (52%) планируется направить на оплату труда медработников, что позволит в 2019 году сохранить достигнутые показатели заработной платы. По словам министра, удержать такой уровень материального обеспечения – главная задача на этот год.

Дмитрий Попов также рассказал, что с апреля текущего года в подшефном ему в регионе изменен подход к формированию заработной платы работников здравоохранения. Гарантированная часть (ставка) была увеличена за счет сокращения стимулирующей надбавки.

«Данное решение позволит повысить гарантии оплаты труда, снизить зависимость заработной платы от стимулирующих выплат, придать заработной плате большую стабильность», – отметил министр, подчеркнув, что минздрав края ведет ежемесячный мониторинг среднемесячной заработной платы медиков региона.

Вопрос лекарственного обеспечения в регионе также стоит довольно остро. Министр пояснил, что в последние годы число получателей льготного лекарственного обеспечения увеличилось за счет региональных льготников. По последним данным, в регистрах льготников состоит 358 тыс. региональных больных и 52,4 тыс. федеральных пациентов. Для улучшения льготного обеспечения граждан медикаментами в регионе, в частности, ведется мониторинг обеспеченности препаратами, работает тематическая горячая линия (тел.: 8(3852)38-34-48), усилена работа по выписке бесплатных рецептов и отпуску лекарственных препаратов льготникам в ФАПах и врачебных амбулаториях. Министр остановился на обеспечении пациентов с редкими (орфанными) заболеваниями. На 19 июня в регионе, по его информации, насчитывается 197 человек с такими патологиями, из них 22 пациента пользуются дорогостоящими препаратами, закупаемыми Министерством здравоохранения РФ. Из регионального бюджета в этом году на закупку орфанных препаратов было выделено почти 49 млн рублей.

Депутаты обратили внимание главы минздрава, что за цифрами статистики стоят жизнь и здоровье конкретных тяжело больных людей, для которых промедление или задержки в приеме лекарственных препаратов, нередко случающиеся из-за административных проволочек, могут быть фатальны. В связи с этим парламентарии подчеркнули необходимость налаживания четкой работы и персональной ответственности специалистов, занятых в сфере закупок лекарственных средств.

Министр здравоохранения ответил на вопросы депутатов о планах по оптимизации медучреждений, о перспективах работы и развития системы ФАПов и амбулаторий, об эффекте мероприятий по диспансеризации населения, в том числе в рамках выездной работы узких специалистов.

В ходе обмена мнениями парламентарии передали министру обращения нескольких жителей края с просьбой решить вопросы обеспечения лекарствами, своевременной вакцинации, отсутствия необходимых врачей в сельских больницах, наличия кредиторской задолженности медучреждений. Также ряд депутатов, отмечая позитивную динамику, которая наметилась в разных сферах медицинской отрасли, критично оценили качество ответов, которые поступают из ведомства Дмитрия Попова по запросам парламентариев и рядовых граждан. Министр заверил депутатов, что решит эту проблему и предоставит исчерпывающую письменную информацию по всем обращениям. Дмитрий Попов в заключение подчеркнул, что и он и министерство готовы к открытому диалогу и решению самых острых проблем.

Итоги Правительственного часа подвел председатель АКЗС Александр Романенко. Он поблагодарил министра за участие и выразил готовность парламента совместно с Правительством решать самые насущные проблемы отрасли, в том числе кадрового и материального обеспечения.

В Воронеже 2 мая текущего года около 06:30 Мск  в областном онкологическом диспансере во время проведения  плановой процедуры лучевой терапии погибла 51-летняя женщина, находившаяся на лечении с 2018 года. Причиной послужило то, что у аппарата Teragam 2006 года выпуска заклинил подъемный механизм, в результате чего пациентку сдавило между столом и аппаратом, что и стало причиной ее гибели.

В Центре травматологии и ортопедии Главного военного клинического госпиталя им. академика Н.Н. Бурденко планируют испытать новый метод психологической и физической реабилитации пациентов после хирургического лечения с участием собак, так называемую канистерапию (от лат. сanis – собака). Проект будет реализован совместно с российской Национальной ассоциацией «Объединенные энималтерапевты». Презентация нового метода канистерапии медицинскому сообществу состоится на Евразийском ортопедическом форуме (ЕОФ) в Москве 28-29 июня 2019 года.

«Метод канистерапии официально признан зарубежной и отечественной медициной, его развитию уделяют внимание российские реабилитологи. Однако в нашей стране не проработаны законодательные аспекты участия собак в работе с пациентами. К тому же найдется немало врачей, которые думают, что собаке не место в лечебном учреждении. Хотя инструкторы с собаками успешно работают в российских хосписах, домах инвалидов, интернатах. Надеюсь, мы силами ГВКГ им. Н.Н. Бурденко сможем содействовать внедрению канистерапии в российскую медицину», – прокомментировал Леонид Брижань, д. м. н., руководитель Центра травматологии и ортопедии ГВКГ им. Н.Н. Бурденко, член оргкомитета ЕОФ 2019. 

В ближайшие дни, 28-29 июня, Национальная ассоциация «Объединенные энималтерапевты» представит метод канистерапии в Москве на Евразийском ортопедическом форуме, в котором примут участие более 5 000 медицинских специалистов из 80 стран СНГ, Азиатско-Тихоокеанского региона, Южной Азии, Ближнего Востока, Европы и Америки.

«Мы будем представлять врачам метод реабилитации с участием собак-ассистентов, новый для медицины, но уже доказавший свою эффективность в педагогике, психологии, социальной работе, – рассказал канистерапевт, президент Национальной ассоциации «Объединенные энималтерапевты» Станислав Перешеин. – Наши инструкторы имеют многолетний опыт в канистерапии, по 10-15 лет. Они задействованы в программах реабилитации взрослых и детей с аутизмом, людей с ограниченными возможностями здоровья. Мы работаем с онкологическими пациентами в хосписах. Хотелось бы активней развивать медицинское направление, но нас в больницу не пускают, говорят – с собаками нельзя. При этом по закону присутствие собаки в лечебном учреждении официально не запрещено. Запрет касается только выгула собак на территории медицинских учреждений».

Станислав Перешеин также рассказал, что перед проведением курса канистерапии для каждого пациента формируется программа с учетом состояния его здоровья. Собака участвует вместе с инструктором и выступает как мотиватор к действию. Ее присутствие снижает тревожность пациента, повышает его настроение и желание восстанавливать утраченные навыки.

«Всех собак энималтерапевты обучают сами, со щенячьего возраста. К полутора годам собака становится полноценным партнером инструктора. Перед началом дрессировки каждый щенок проходит обязательный тест на пригодность к канистерапии. В ходе тестирования учитывается отсутствие у собаки внутривидовой, межвидовой и пищевой агрессии, а также дружелюбие, стремления к общению с людьми, – поясняет Перешеин. – Сейчас среди наших собак-ассистентов есть бигль, белая швейцарская овчарка, самоедские лайки, хаски, беспородные собаки. Вообще, у нас ограничений по породам нет, чем больше разных пород и темпераментов, тем больше возможностей для канистерапии».

В числе инструкторов Национальной ассоциации «Объединенные энималтерапевты» – дипломированные психологи, педагоги, медицинские работники. Ассоциация проводит обучение инструкторов для канистерапии по собственной авторской программе, организует курсы и семинары, два раза в год – конференции по энималтерапии, где обсуждается терапия не только с собаками, но и кошками, лошадьми, другими животными.

«Сейчас мы готовим совместный курс по обучению энималтерапевтов с Французской ассоциацией зоотерапии. Рассматриваем возможность сотрудничества с латышскими энималтерапевтами. Из общения с зарубежным коллегами знаем, что в ряде европейских стран, таких как Франция и Польша, присутствие собак в лечебных учреждениях по закону допускается, и программы с энималтерапевтами идут на пользу пациентам. Но чтобы поднять российскую канистерапию на более высокий уровень, нужна разработка нормативной базы совместно с Минздравом России, а также методических рекомендаций для врачей», – добавляет президент Национальной ассоциации «Объединенные энималтерапевты».

Как стало известно, 78-летний житель Москвы Станислав Корж сходил на приём к стоматологу Николаю Чугунову, который удалил ему зуб. Но вернувшись домой, пенсионер стал ругаться в присутствии родственников в адрес врача и жаловаться, что ему что-то “натирало”, пишет МК. В итоге, 26 июня москвич пришёл снова к стоматологу и пырнул его ножом за “некачественное лечение” зуба.

Сам Корж, как сообщают СМИ, год назад лежал в психиатрической больнице Алексеева из-за депрессии, а саму стоматологическую клинику донимал претензиями по мелочам.

“Злоумышленник приходил в стоматологию накануне. По словам сотрудников, он вел себя агрессивно. Девушки, работающие в регистратуре, писали докладную на имя главного врача, что пациент угрожал им. Говорят, что у него были необоснованные претензии — якобы придирался к любым мелочам”, – пишет РЕН-ТВ.

Утром 26 июня пожилой москвич отправился на прием и снова стал высказывать недовольство, а в конце разговора достал складной нож и ударил медика. Тот нашел в себе силы, дошел до администратора, а та вызвала «скорую помощь» и полицию.

“Пенсионер отправился давать показания в ОМВД, а раненого повезли в НИИ Склифосовского. Он помещен в отделение хирургии, состояние средней тяжести”, – пишет “Московский Комсомолец”.

Как сообщалось ранее, 11 июня, в Перми произошел инцидент с участием скорой помощи. Пациентка, вызвавшая бригаду в ночное время, набросилась на медиков с кулаками и довела врача до гипертонического криза за вопрос, обращалась ли она ранее к врачу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({}); (function(w, d, n, s, t) { w[n] = w[n] || []; w[n].push(function() { Ya.Context.AdvManager.render({ blockId: 'VI-355576-0', renderTo: 'inpage_VI-355576-0', inpage: { /* Впишите дополнительные параметры */ }, }, function callback (params) { // callback }); }); t = d.getElementsByTagName("script")[0]; s = d.createElement("script"); s.type = "text/javascript"; s.src = "//an.yandex.ru/system/context.js"; s.async = true; t.parentNode.insertBefore(s, t); })(this, this.document, "yandexContextAsyncCallbacks"); Медицинская Россия © Все права защищены. Читайте нас в Яндекс Дзен.

Заместитель директора департамента здравоохранения Владимирской области Юлия Арсенина сказала, что молодым девушкам между образованием и материнством следует однозначно выбирать второе. Об этом сообщает Медиазона 26 июня.

«Сейчас такая тенденция еще идет, что мамы — грубо говоря, наше поколение, — настраивают своих детей на то, что нужно получить образование и только потом рожать детей. Но мы, врачи, считаем — и сами видим это, — что чем раньше девочка родит, тем здоровее будет и ее поколение, и тем лучше для самой женщины. То есть, чем раньше она начнет рожать детей, тем больше шансов, что она больше их родит, во-первых, и тем больше шансов, что она вообще родит», — заявила чиновница 25 июня на круглом столе о практических вопросах поддержки материнства, детства и повышения рождаемости.

Юлия Арсенина также призвала матерей не осуждать дочерей, которые забеременели в раннем возрасте вне брака.

«Если каждая мама будет говорить “Ничего страшного, больше, чем дети подарка в жизни быть не может”, если каждая мама будет говорить “Бог ребенка дал, и на ребенка даст”, было же раньше такое? Да, тяжело будет, тем не менее это дар, который в жизни бывает может быть один раз», – добавила Арсенина.

Как сообщалось ранее, информация о состоянии пациента, полученная врачом в результате осмотра, представляет врачебную тайну, которая может быть передана третьим лицам, в том числе правоохранительным органам, только при наличии веских оснований.

Закон о допуске родственников к посещению больных в отделениях интенсивной терапии и реанимации, подписанный в мае, имеет как сторонников, так и противников, и вызывает острые дискуссии среди членов медицинского сообщества. О том, что думают о законе организаторы здравоохранения, практикующие медики и сами пациенты, рассказывает портал news.ru  25 июня.

В  мае текущего года президент России Владимир Путин подписал закон, разрешающий родственникам  посещать больных в отделениях интенсивной терапии и реанимации. Ранее законодательных основ для этого не было. Доступ родственников к пациентам является жестом доброй воли врачей – ведь до этого в реанимацию могли придти только священники и адвокаты.

Правила посещения родственниками реанимации должны быть доработаны Минздравом. Соответствующий законопроект уже вынесен на общественное обсуждение.

В тексте документа перечислены требования к посетителям реанимации: у них не должно быть признаков острых инфекционных заболеваний (хотя справку предъявлять не нужно), они обязаны надеть халат и бахилы, помыть руки и выключить мобильный телефон. Медики в свою очередь сохраняют за собой право отказать в посещении отделения лицам, находящимся в нетрезвом состоянии и с неадекватным поведением.

Предлагается строго запретить посещение реанимации детям до 12 лет. В то же время взрослый человек сможет посетить реанимацию, даже если не является родственником больного, но при условии, что его будет сопровождать близкий пациенту человек.

В настоящее время в Москве в рамках проекта «Открытая реанимация» имеются медицинские учреждения, где палаты интенсивной терапии полностью открыты для посещения родственниками. Например, такое практикуется в ГКБ № 64. Ольга Шарапова, главврач лечебного учреждения, рассказала  News.ru главврач лечебного учреждения,что считает свободный доступ родственников в реанимацию отличной идеей:

«Мы увидели больше плюсов, чем минусов. Врачи и медперсонал более эффективно стали проводить лечебный процесс. Родственники ежедневно проходят и разговаривают с докторами. Они сами являются соучастниками лечения, полностью информированы о действиях врачей. Ни одного конфликта не возникло. Мы оставляем за собой право не пускать человека в реанимацию, например, в состоянии алкогольного опьянения».

Впрочем, её оптимизм  не разделяют опрошенные News.ru практикующие врачи. Родственники в реанимации поддерживают пациента, но при этом сильно мешают работе медперсонала.

«Мое личное мнение — этот закон не принесёт пользы. Посторонние в палате — дополнительная нагрузка для врачей. Родственники задают вопросы, создают нервозную обстановку, занимают место у больного. При том, что палаты интенсивной терапии обычно небольшие, и лежат там несколько человек. Поэтому, когда закона не было, врачи старались не пускать в реанимацию лишних людей. А родственники — это лишние люди», – заявил заслуженный врач РФ, кардиолог Юрий Кремнёв.

Медики также опасаются распространения инфекций, и это ещё одна причина, почему родственникам лучше не посещать больного. У человека может не быть внешних проявлений простуды, но он может быть инфекционно опасен и заразить реанимационного больного, у которого инфекция может проявиться по-разному: банальная ОРВИ способна обернуться пневмонией и бронхитом, что значительно ухудшит и без того тяжелое состояние.

Врач санавиации Ярослав Заплюсвичка рассказал News.ru, что и без закона  родственников пускали к больным в реанимацию, но «оценивая адекватно тех, кого пускают». На законном уровне открывать дверь в реанимацию всем подряд недопустимо: это может привести к тому, что рядом с тяжело больными окажутся люди с неадекватным поведением. И если раньше медики имели право «попросить» таких людей, то сейчас это сделать будет непросто. Сам по себе конфликт в обстановке реанимации неуместен.

Пациенты выступают за присутствие в реанимации не только потому, что хотят постоянно видеть родственников. Важной причиной они считают желание посильно помочь медсёстрам и санитаркам. Томичка Галина Соколова наравне с санитарками ухаживала за своей бабушкой:

«Полторы недели мы со снохой два раза в день ездили — переодеть памперсы, помыть, одежду переодеть, намазать кремом места раздражений от памперсов, сменить постельное, покормить, помочь свозить на УЗИ. Если не пускать в такие палаты родственников, там же будет вонь и антисанитария, потому что нет персонала».

Председатель правления Московского городского научного общества терапевтов, профессор Павел Воробьев высказывается против оказания родственниками даже посильной помощи. Переворачивание, перестилание белья, протирание кожи — всё это регламентировано соответствующими ГОСТами и требует специальных навыков. При этом Павел Воробьев соглашается: персонала не хватает катастрофически. Работа трудная, зарплаты невысоки, но это вопрос нашей разваливающейся системы здравоохранения. Родственники никогда не смогут заменить медперсонал.

«Когда я работал в Ереване на землетрясении, первое, что я сделал, — удалил всех родственников из здания центра хирургии. Со скандалом, но нельзя было оказывать помощь, если вокруг каждого тяжелого больного вьётся несколько озабоченных родственников. <…> С либеральной точки зрения, родственники могут быть допущены до больного, с профессиональной — нет. Максимум — стоять или сидеть за стеклом, не имея возможности что-то делать и говорить», – заявляет Воробьев.

Несмотря на принятый закон, «врач в реанимации должен оставаться капитаном корабля», и его приказы должны выполняться беспрекословно как пациентами, так и родственниками, заявил в беседе с News.ru главный врач городской клинической больницы № 71 Александр Мясников. Родственники не должны злоупотреблять правом находиться в реанимации.

(function(w, d, n, s, t) { w[n] = w[n] || []; w[n].push(function() { Ya.Context.AdvManager.render({ blockId: 'VI-355576-0', renderTo: 'inpage_VI-355576-0', inpage: { /* Впишите дополнительные параметры */ }, }, function callback (params) { // callback }); }); t = d.getElementsByTagName("script")[0]; s = d.createElement("script"); s.type = "text/javascript"; s.src = "//an.yandex.ru/system/context.js"; s.async = true; t.parentNode.insertBefore(s, t); })(this, this.document, "yandexContextAsyncCallbacks"); Маргарита Алексеева © Все права защищены. Читайте нас в Яндекс Дзен.

Инна Погребняк, заместитель губернатора по Мурманской области, курировавшая вопросы здравоохранения, была уволена со своей должности после прямой линии с президентом, в ходе которой один из мурманских врачей заявила, что получает 20 тысяч рублей.

Хирург-онколог Вадим Гущин, учившийся и работавший в России до 1997 года, а потом эмигрировавший в США, выступил на V Международном онкологическом форуме “Белые Ночи”. В настоящее время Гущин возглавляет Mercy Medical Center в Балтиморе, а также обучает докторов в рамках образовательного проекта “Высшая школа онкологии”. Организованная им в рамках форума дискуссия касалась прежде всего проблемы мелкой коррупции в онкологии.  Почему она возникает, как выглядит и как с нею бороться  доктор рассказал в своем интервью порталу “Медуза” 25 июня.

— Почему вы решили организовать дискуссию о мелкой коррупции в российском здравоохранении?

— Ко мне обращается достаточно большое количество пациентов, которые проходят или проходили лечение в ведущих онкологических заведениях Москвы и остальной России. И практически всегда в этих заведениях встает вопрос неформальных оплат. Для меня ясно, что это как было проблемой 20 лет назад, когда я жил в России, так и осталось, только вышло на еще больший уровень.

— Речь идет о том, что пациенты дают деньги в качестве благодарности или оплачивают процедуру?

— И то, и другое. Но в общем-то конкретно этот момент меня напрямую не касается. Но меня напрямую коснулась эта тема в вопросе обучения российских онкологов — я уже пятый год веду занятия с молодыми онкологами в «Высшей школе онкологии». В ходе обучения у нас есть курсы общения с пациентами, и в какой-то момент стало тревожно, что подобные навыки вполне можно применить, чтобы «зарядить» пациентов на благодарность после лечения. Это достаточно распространенная методика в российских онкологических заведениях, и пагубная среда может влиять на молодых врачей.

Я подумал: может быть, есть люди, которые понимают в этой сфере больше, чем я, и они могут сделать из этого что-то позитивное, помочь разобраться в проблеме? Так я и задумал сделать эту сессию на «Белых ночах», а заодно познакомиться с ведущими экспертами ВОЗ и других организаций в области коррупции.

— Какие точки зрения на такую коррупцию высказывались и вышли ли вы на какое-то решение проблемы в ходе диалога?

— Ничего нового в области коррупции в медицине Россия не изобрела. Такие проблемы решались и решаются везде. Самое важное, чтобы у врачей был интерес к решению этой проблемы. Без осознания, что это проблема, и желания с ней что-нибудь сделать ничего не выйдет. Возможно, будут какие-то действия со стороны Следственного комитета, но мне это меньше всего интересно. Мне интересно, чтобы врачи сами поняли, что это такая же докторская проблема, как рак поджелудочной железы.

Первый шаг к решению этой проблемы — начать обсуждение. Ведь российские врачи фантастически пассивны. Они сидят и думают: вот бы прилетели марсиане и сделали все хорошо. Они ждут, что за них все сделают. Начать диалог они тоже не могут. Если один врач говорит: «Ты берешь взятки, а я — хороший, белый и пушистый», — это не диалог, он ничего не решит и приведет только к обидам. Моя задача — именно начать разговор. Найти то, в чем мы согласны и не согласны, и прийти к какому-то решению.

Например, самая частая причина, о которой говорят врачи: «Нам недостаточно денег, и мы не можем выжить на зарплату». Если начать этот диалог с главврачом вашей больницы, то, возможно, он найдет ресурсы, а в итоге вы перейдете на новую систему оплаты с бонусами и откажетесь от того, чтобы брать взятки. Если диалог не начать, то ничего этого точно не произойдет. Я уверен, что такой формат вполне возможен. Ведь в том же Петербурге есть больницы, которые славятся тем, что там не берут взятки с пациентов. В других, наоборот, нельзя шагу ступить без дополнительных взносов. То есть одни главные врачи решают проблему, а другие даже не думают об этом и только поощряют подчиненных.

Ситуация у нас совсем не безысходная. Через это проходили все страны — от Албании и Камеруна до Америки. Ведь American College of Surgeons — основная профессиональная организация, которая осуществила прорыв в онкологии в XX веке, — создавалась прежде всего из-за коррупционного кризиса в американской хирургии начала XX века, который тянул всю индустрию назад.

— Вы понимаете, какие первые шаги нужно сделать?

— Очень многие в ходе дискуссии поняли, что эту тему можно обсуждать без того, что тебя застыдят. И это очень большой плюс. Это первый шаг. Достижение в том, что это вообще можно обсуждать.

— По вашим наблюдениям, как российские врачи вообще относятся к теме взяток?

— Конечно, общих данных нет, но, как мне кажется, многие думают, что это их личное дело: дают ли им благодарность или нет, сколько и так далее. Вроде как если это не предается огласке, то все нормально. Второе — они думают, что это никак не влияет на их врачебную деятельность. А если и влияет, то только стимулирует. Третье — говорят, что эта проблема вообще их не касается. Что в России всегда так было и нужно начинать со всех остальных. На самом деле это правильно. Коррупция — это не проблема коррумпированных людей. Это проблема коррумпированных учреждений.

В целом большинство говорит, что ничего невозможно поменять. Это самая распространенная точка зрения в разных формулировках. Хотя мы видим на примере отдельных больниц, что вполне возможно сделать многое для борьбы с этой проблемой даже без масштабных реформ на уровне Минздрава.

— Взятки и «благодарность» берут большинство российских врачей?

— Не могу сказать за всех врачей. Но как минимум в онкологии это катастрофическая проблема. Во-первых, потому, что больные больше обычного запуганы — есть аура того, что у тебя есть только один шанс и ты должен использовать все ресурсы для лечения. Второе — больные часто погибают от рака, поэтому врачи получают дополнительный уровень безнаказанности. Нет человека — нет проблемы.

Я считаю, что коррупция в медицине — это эпидемия. Особенно в больших городах. Это видно даже по тому, на каких [дорогих] машинах ездят некоторые врачи.

— Думаете, большую часть денег они получают через взятки и «благодарности»?

— Думаю, да.

— Если взять в качестве примера онкологию, то «благодарность» одного пациента — это серьезная сумма?

— Я приводил на дискуссии пример моей приятельницы — без имен и учреждений. В одной из московских клиник ей удалили щитовидную железу из-за рака. После этого у нее никто не вымогал деньги, но она знала, что должна дополнительно заплатить за операцию тысячу долларов. Напрямую врачу. У нее не было таких денег, но она взяла кредит и заплатила.

— Как она узнала конкретную сумму?

— Всем пациентам замечательно известны цены. Либо через пациентские чаты, либо младшие врачи и ординаторы называют суммы.

Все это говорит нам, что есть достаточно устойчивая система. То, что врачу надо заплатить, уже даже не обсуждается — все это знают. Вся система устроена так, что пациент даже не рассматривает вариант не доплатить.

— Вам не кажется, что проблема во многом растет из-за советского подхода — если не доплатить, то никто ничего хорошего не сделает?

— Она растет по многим причинам. И это не означает того, что с этим ничего нельзя сделать. Тем более что это приводит к худшим онкологическим исходам. Корреляция прямая — чем выше индекс коррупции в стране, тем хуже показатели оказания онкологической помощи. Механизмов, которые к этому приводят, много. Например, тем, кто платит, оказывается чрезмерная помощь, а тем, кто не платит, практически не оказывается.

Второй момент — те, кто платит, получают больший доступ к лекарствам.

Третий — мнение о том, что за все нужно будет платить, приводит к тому, что пациент воспринимает все превентивные меры вроде осмотров в штыки. Люди думают, что это просто способ развести их на дополнительные деньги. В итоге выше вероятность, что они не обратятся к врачам при появлении первых симптомов.

Есть и другие, неочевидные моменты. Например, чаще всего получают взятки люди, которые непосредственно работают с пациентами — хирурги, гинекологи и так далее. Как думаете, как чувствуют себя врачи, которые не имеют доступ к этому, — те же рентгенологи? Соответственно, появляется сильное неравенство, зависть, чувство несправедливости. В условиях несправедливости о профессиональном взаимодействии не может идти речи. А без этого та же современная онкология практически невозможна.

Для меня очень важно было показать врачам эти механизмы. Сказать, что от всего этого в конце концов страдают пациенты. Может быть, они никогда об этом не задумывались, но это так.

— Как вести себя пациенту, который искренне хочет поблагодарить врача?

— Существует множество вариантов. Например, на прошлой неделе один из благодарных больных выписал чек на 25 тысяч долларов, которые пойдут на научные исследования, в которых я в том числе участвую. Некоторые мои бывшие пациенты волонтерят в больнице, ухаживают за моими текущими пациентами, отвечают на их вопросы. Считаю, это очень большая благодарность с их стороны.

Получаю ли я от этого выгоду? Косвенно — да. Но я считаю, что это более приемлемый вид благодарности, чем получить напрямую деньги. Более того, перед тем как согласиться на какое-то предложение пациента, я обсуждаю его с коллегами и юристами больницы. Ведь в ситуации финансовой заинтересованности сознание туманится — очень легко принять одно за другое и попасть в собственную ловушку. Очень важно не принять благодарность, которая в дальнейшем испортит жизнь и мне, и пациенту.

— У российских врачей сравнительно низкие зарплаты, и, вполне вероятно, они оправдывают этим принятие «благодарностей». Думаете, возможно ли что-то исправить без серьезного повышения зарплат во всей сфере?

— Думаю, что исключительно этим ничего не добиться. Проведем мысленный эксперимент. Представим, что всем повысили зарплату, но что будет с аппетитами? Они тоже возрастут. В США в год сажают 200 врачей за махинации со страховками, а ведь тут достаточно приличные зарплаты в медицинском секторе. Большая зарплата никогда никого не останавливала взять еще, если есть такая возможность.

— Но маленькая зарплата явно стимулирует желание взять еще.

— Я согласен. Просто говорю, что повышения зарплат недостаточно. Реформу можно сделать только при условии роста зарплат, но нельзя ограничиваться только этим.

— А что нужно еще сделать кроме повышения зарплат?

— Нужны обычные антикоррупционные меры. Они абсолютно все известны. В ВОЗ есть целая комиссия по борьбе с коррупцией. Думаю, они могут помочь, если к ним обратиться. А моя задача — поднять вопрос.

— Как вам кажется, российские врачи вообще заинтересованы в том, чтобы взятки и неформальные платежи ушли из их жизни?

— Не знаю, это было бы интересно исследовать. Ведь их никогда не спрашивали, и, мне кажется, нужно их спросить об этом публично. Как мы можем решать достаточно сложные вопросы, когда нет данных?

— А если судить только по врачам, которые были на вашей дискуссии?

— Мне кажется, что большинство поняли: это врачебная проблема, а не только экономическая. То есть осознали, что она влияет на качество лечения. И, кажется, поняли, что все это нормально обсуждать с коллегами и молнией их за это на месте не убьет. Думаю, это два основных вывода сейчас.

— Вы сказали, что взятки и неформальные платежи врачам типичны и для других стран. Как вы думаете, почему профессия врача с этим так связана?

— Потому что врачи — это обычные люди. А обычные люди подвержены обычным правилам поведения. Если есть возможность что-то сделать, что противоречит моральным нормам, но лично человеку выгодно, — многие люди будут это делать. Если людей поставить в определенные условия, они будут действовать так, как диктуют эти условия. Это достаточно хорошо доказано когнитивными психологами.

Но это не снимает персональную ответственность. Я точно так же, скорее всего, в молодые годы брал эти деньги от пациентов. Я не помню деталей, но, скорее всего, это так и было, ведь зарплаты тогда хватало на один сникерс. Но я очутился в других условиях и перестал это делать. Я что, стал высокоморальным? Нет, конечно.

— Вам сейчас только высокая зарплата помогает не брать взятки?

— Нет. Мне к тому же помогает инструктаж два раза в год, где рассказывают, что делать правильно, а что — нет. Там рассказывают, за что можно сесть. Кроме того, я смотрю на то, как люди работают вокруг меня. Поэтому нет даже представления, что кто-то может вымогать деньги.

Также мы постоянно ведем дискуссии и на конференциях, и в группах врачей и так далее. То есть все эти правила вырабатываются самими докторами, кровью и потом.

— В США это тоже живая тема — брать или не брать взятки и неформальные платежи?

— Там другие виды коррупции. Сейчас идут дискуссии, что считается коррупцией, а что нет. Например, можно ли участвовать в обедах, которые спонсировали фармацевтические компании? Принимать ли от них подарки? Участвовать ли в исследованиях, которые спонсируют фармацевтические компании? Влияет ли все это на решения, которые мы принимаем с пациентами? Это не такие простые вопросы. И они исследуются в США. А в России подобных исследований нет.

— Известны случаи, когда врачи назначали лекарства менее эффективные, но рекомендованные фармацевтическими компаниями. Вы считаете это коррупцией?

— Таких ситуаций много. Это хорошо доказанная проблема. Поэтому уже сейчас многие медицинские вузы отказывают фармкомпаниям в доступе к ученикам — чтобы не коррумпировать их с младых ногтей.

Коррупция непобедима, потому что это человеческое свойство. Но это не значит, что не нужно с ней бороться.

— В идеальной системе врач должен быть полностью выключен из экономических вопросов?

— Да. Это непередаваемо здорово. Ты занимаешься любимым делом, а тебе еще и деньги за это платят. Очень важно, когда на лечебное решение не влияет финансовая сторона вопроса. Например, если у пациента нет денег, подключается социальный работник, который находит финансирование, и врач не думает, что пациенту, скажем, не хватит лекарств.

— То есть все-таки деньги — главный шаг в борьбе с коррупцией?

— Нет. Самое главное — начать разговор о проблеме.

— Но разговорами не поможешь врачу, который получает 20 тысяч рублей.

— Я и не говорю об этом. Нужно понять: врачи сами должны решать этот вопрос. Если врачи не сделают первый шаг, ничего не произойдет. Никто не придет и не предложит врачам план действий, если они не хотят ничего делать и считают, что это не нужно. Обсуждение — это первый шаг, а не просто говорильня. Не поговорив, мы не узнаем, что считать коррупцией, а что не считать, какой должен быть минимальный уровень зарплат и так далее.

— В конце 2018 года в Госдуму внесли законопроект о запрете врачам принимать практически любые подарки. Как думаете, такие меры могут помочь?

— Если за этим законопроектом нет необходимых исследований, а я об этом не слышал, то нет. Если просто принимать какие-то законы из общих соображений и без необходимых исследований, это никогда не приведет ни к чему серьезному.

 Как сообщалось ранее, Министерство здравоохранения, семьи и социального благополучия Ульяновской области провело опрос среди жителей региона, чтобы выяснить ситуацию с коррупцией в больницах, поликлиниках и социальных объектах.

Депутат Госдумы от КПРФ Ольга Алимова резко высказалась о своем отношении к происходящей в отечественном здравоохранении оптимизации и возникшей в связи с ней тяжелой ситуации. Об этом 25 июня сообщает РИА “Новый день”.

Андрей Павленко, практикующий хирург-онколог, заместитель директора по медицинской части (онкология) Клиники высоких медицинских технологий им. Н.И. Пирогова СПбГУ выступил на V Петербургском международном онкологическом форуме «Белые ночи». Он назвал факторы, способствующие развитию и процветанию лженаучных веяний в лечении онкозаболеваний, а также поделился своим видением того, каким образом следует бороться с ростом популярности нетрадиционной онкологии.

«Если мы возьмем среднестатистического доктора моего возраста, то есть около сорока лет, у которого есть уже достаточно большой опыт лечения пациентов в своей сфере, то мы все общаемся с пациентами так, как подсказывает нам сердце. Нас никто не учил коммуницировать по правилам. К сожалению, это общероссийская проблема», – заявил Андрей Павленко.

Он  отметил, что в большинстве российских онкодиспансеров на консультацию врача отводится 12-15 минут. В подобных временных рамках специалист  не успевает вникнуть в проблему пациента. Однако Андрей Павленко убежден, что многие  даже не пытаются вникать и общаются с пациентами  формально.

«Никто не смотрит пациенту в глаза, никто не пытается вникнуть в эмоциональную проблему этого пациента, никто не пытается вытащить его на разговор, никто не знает, что такое эмпатия и как ее применить на практике к пациенту так, чтобы он раскрылся, и, на мой взгляд, все это является одной из составляющих проблемы, которая заставляет пациентов после общения с доктором уходить в альтернативные методы лечения», – подчеркнул Андрей Павленко.

По его мнению, проблемы в общении  врача с пациентом – не единственная причина,  заставляющая людей обращаться к псевдонауке. Он назвал еще три фактора, влияющих на выбор пациентов.

Первый – отсутствие доступной информации о доказательной медицине. В странах Запада, объяснил онколог, на медицинских ресурсах легко можно найти подробные инструкции для пациентов, объясняющие, что делать, узнав об онкодиагнозе, какие существуют методы лечения, а также что шансы на излечение имеются на любой стадии заболевания. Второй фактор, заставляющий пациентов уходить в альтернативную медицину – сильное псевдонаучное лобби. Лженаучной информации по лечению рака в сети в разы больше, чем научной, и, к тому же, её создатели сплочены и консолидированы. По словам Андрея Павленко, он понаблюдал за реакцией на собственные посты в интернете о лечении рака и удивился обилию дружных нападок со стороны адептов псевдонауки.

«Они понимают, что у них могут отобрать кусок хлеба, и консолидируются», – уверен врач.

Ещё один фактор выбора лженауки – менталитет.

«Менталитет наших больных и уровень развития общества очень сильно влияет на выбор метода лечения, который изберёт наш пациент. Наше общество ещё в стадии развития, мы пока еще находимся в ситуации, когда мы сами пытаемся осознать себя как самостоятельно принимающее решение общество. Мы действительно очень часто принимаем решения эмоционально, и пациенты – не исключение. От того, насколько доктор им понравился, они действительно могут принять решение», – добавил онкохирург.

По мнению Андрея Павленко, чтобы минимизировать негативное влияние внешних факторов, врачи должны  отойти от патерналистского подхода в общении с пациентом. То есть такого, при котором их позиция не нуждается в разъяснениях и преподносится как абсолютно верная. Необходимо объяснять пациенту последствия лечения, возможности, отвечать на вопросы, предоставлять максимум информации, а также не злиться, если пациент задает «глупые» вопросы.

«Не надо злиться на пациентов, которые спрашивают об альтернативных методах лечения. Первая реакция многих докторов – это злость. Это неправильный и деструктивный подход к общению. Безусловно, нужно выслушать человека. На мой взгляд, не надо отказываться от тех вариантов, которые могли бы психоэмоционально, на уровне эффекта плацебо, успокоить пациента и вселить в него идею о том, что болезнь излечима и все будет хорошо. Но это не должно быть альтернативой традиционным вариантам лечения. Это нужно понимать совершенно четко. Ваша задача – убедить его в том, что стандартная медицина является эффективной. И, что, независимо от стадии, всегда есть варианты, которые помогут продлить жизнь», – заключил хирург.

Как сообщалось ранее, очередная инстаблоггерша, некто Катя Тхи, уже не в первый раз обвиняется родственниками в смерти онкобольной пациентки.