Заведующий научным отделением трансплантации почки и поджелудочной железы НИИ скорой помощи имени Склифосовского Алексей Пинчук рассказал  Коммерсанту, как в России можно выразить согласие или несогласие на посмертное донорство, как работает система распределения донорских органов, сколько времени пациентам приходится ждать орган для пересадки и почему рассказы о чёрных трансплантологах вызывают у врачей лишь печальную улыбку.

— Российские чиновники говорят о растущем числе операций по пересадке органов. Одновременно в суды поступают иски от родственников погибших в ДТП и ставших посмертными донорами: семьи жалуются на изъятие органов без уведомления. Что происходит в российской трансплантологии?

— Принципиально значимых изменений в нашей отрасли в течение последних лет десяти мы, к сожалению, не наблюдаем. Есть определенные успехи. Например, мы начали активнее внедрять те виды трансплантации, которые раньше в стране практически не выполнялись: это пересадки сердца и печени (в единичных центрах они даже стали рутинными), трансплантация легких, пересадка поджелудочной железы… 10–15 лет назад это были редкие, единичные случаи. Сейчас такие операции, можно сказать, поставлены на поток, но, к сожалению, не по всей стране, а лишь в ведущих, наиболее крупных трансплантационных клиниках.

— Что это за клиники? И что произошло десять лет назад, что эти операции стали рутинными?

— Ничего глобального не произошло, просто мы уже, наверное, подошли к той черте, когда понимаем, что без соответствия общемировым тенденциям, без того, чтобы шагать в ногу с мировой медициной, мы оказываемся на периферии. Поэтому начали активнее эти методы осваивать и пытаться внедрять в повседневную клиническую практику. Клиник, которые работают со всеми видами трансплантаций органов, в нашей стране не так много, можно выделить около пяти лидирующих в этом отношении, не больше. Это в первую очередь Национальный центр трансплантологии имени Шумакова и институт Склифосовского, который является крупнейшей городской трансплантационной клиникой в столице. Все остальные по масштабам пока уступают — краевая больница имени Очаповского в Краснодаре, МОНИКИ имени Владимирского в Подмосковье, областные центры трансплантации в Ростове, Новосибирске… Но, к сожалению, в целом по стране темпы развития отрасли оставляют желать лучшего. Ведущие клиники пока преимущественно в Москве сосредоточены.

Пересадок сердца больше в институте Шумакова, больше трансплантаций почки до последнего времени делали мы. В Склифе выполняют больше пересадок печени от трупных доноров, а от родственных — в центре Шумакова. Мы ежегодно выполняем почти 200 трансплантаций почки и 100 пересадок печени, около 10 трансплантаций сердца и легких. В остальных клиниках пересаживают на порядок меньше. Но эти круглые цифры не совсем корректно отражают текущее состояние дел, потому что из года в год количество органных доноров в масштабах страны остается на весьма низком уровне.

— Сколько нуждающихся в пересадке органов в России?

— Очень много. Мы выполняем 200 трансплантаций почки в год — это достойная цифра для одной клиники. Тем не менее в листе ожидания у нас постоянно около 500 человек, и это только москвичи — жители региона, где по сравнению с остальными эта ситуация нет так остра.

В масштабах страны картина более печальна. Мы, как структура московского здравоохранения, к сожалению, не можем оказывать помощь региональным пациентам. Этим занимаются в федеральных клиниках — центре Шумакова, РНЦХ, НИИ урологии. Все эти учреждения также расположены в столице. Поэтому у тех, кто смог до Москвы добраться, есть какой-то шанс.

— Как попасть в Москву на пересадку?

— Пока что через систему федеральных квот на оказание высокотехнологичной медицинской помощи. Их распределяет Министерство здравоохранения. В этом году система квот сохраняется. Но если финансирование будет проводиться через фонд обязательного медицинского страхования, то не думаю, что ситуация может измениться кардинально. В конце концов, неважно, откуда именно мы получаем финансирование, в любом случае имеющиеся донорские органы не пропадают. Все пригодные, которые могут спасти жизнь, будут пересажены. В любом регионе. Здесь вопрос не в финансировании, а в имеющемся количестве — мы в силах выполнить не 200, но и 400, и 600 трансплантаций почки в год. Это количество соответствует нашему уровню, и хирургическому, и вообще медицинскому, но у нас пока что нет такого количества органов.

— Сколько примерно люди ждут подходящий орган?

— В среднем в нашей клинике, если говорить о почке, то полтора-два года. Есть ряд пациентов, которым приходится ждать дольше, потому что у них с подбором органа есть определенные сложности медицинского характера.

— Как ищется орган для пациента?

— Очень важно заметить: не орган «ищется», а к уже имеющемуся, изъятому донорскому органу, с определенным набором медицинских характеристик, подбирается наиболее подходящий реципиент из всего списка нуждающихся — из так называемого листа ожидания. Подбор реципиента кроме множества медицинских показателей производится в том числе и с учетом длительности ожидания. Когда в реанимационном отделении, к сожалению, не удается спасти больного с инсультом или тяжелой травмой головы и, если ни он сам, ни его родственники активно не высказались против возможного изъятия органов, после констатации смерти они могут быть использованы для трансплантации. Специалистами донорской службы органы извлекаются и на короткое время консервируются. Для уже имеющегося органа подбираются реципиенты из листа ожидания, кому этот орган наилучшим образом подходит. А уже из этого сокращенного списка — тот, кто наиболее долго ожидает операции.

— Что должно совпасть, помимо, например, группы крови?

— Есть около 20 факторов, которые необходимо учесть, чтобы донорская почка у пациента заработала, работала хорошо и проработала долго. Важнейшие — группа крови, возраст, исходное состояние органа, иммунологическая совместимость.

И таких нюансов в трансплантации, поверьте, много.

— Сколько орган проработает, если все параметры сошлись?

— В идеале мы стремимся к тому, чтобы пациент счастливо дожил до глубокой старости и умер в силу возраста с нормально работающим трансплантатом. К сожалению, жизнь вносит свои коррективы, но есть показатели выживаемости, которые можно назвать рекордными. Максимальное время, которое проработала пересаженная почка, — 42 года. Пересаженное сердце — 36 лет. Не вызывает сомнений, что при правильном подборе органа и реципиента, безупречной хирургии и грамотном ведении больного после трансплантации донорский орган способен работать в течение нескольких десятилетий.

— Пациентам с пересаженным органом необходимо принимать иммуносупрессоры, чтобы орган не отторгался. Как они влияют на состояние здоровья?

— Арсенал иммуносупрессивных препаратов постоянно расширяется. Фактически проблема отторжения — то, с чем наши предшественники и учителя сталкивались постоянно, — сейчас не настолько актуальна, как раньше. То есть в принципе обмануть организм и заставить его «поверить», что донорский орган — это его собственный, в большинстве случаев возможно. С другой стороны, надо признать, что даже самые современные иммуносупрессивные препараты обладают рядом побочных эффектов, которые здоровья реципиенту все-таки не добавляют. Но эти нежелательные явления хорошо изучены, мы знаем, как их предотвращать, как не допустить их развития и как с ними бороться, если уж они проявились.

Например, нередко приходится сталкиваться с развитием сахарного диабета. Или же на фоне иммуносупрессии может повышаться артериальное давление. Увеличивается риск развития инфекционных заболеваний, причем не только обычных типа пневмонии и гриппа, но и специфических, связанных именно с угнетением иммунитета. Например, цитомегаловирус и герпес. Для обычного человека они не опасны. Но в условиях угнетения иммунитета могут представлять угрозу здоровью и даже жизни больного.

— Некоторым пациентам нельзя пересаживать орган. В чем причина и что это за пациенты?

— Таких пациентов с каждым годом становится все меньше. Мы сейчас очень либерально относимся, например, к фактору возраста. Еще относительно недавно пациенты старше 60 лет практически не рассматривались как кандидаты на пересадку. Сегодня же мы успешно оперируем больных намного старше 70 лет. Если пациент может перенести наркоз и серьезное хирургическое вмешательство, если потенциально после трансплантации он проживет, как минимум пять лет, мы стараемся ему помочь. То же касается и пациентов с аутоиммунной патологией — когда организм сам «пожирает» свои органы. Раньше таких больных почти не оперировали — ведь как иммунитет повредил собственные почки, так же в кратчайшие сроки он расправлялся и с пересаженной. А сейчас у нас есть возможности успешно предотвращать подобные ситуации. Например, пациенту с сахарным диабетом одновременно проводится пересадка почки и поджелудочной железы. Почечная недостаточность ликвидируется, а диабет фактически излечивается и в дальнейшем не повреждает пересаженную почку.

— Где в России учитываются органы, доступные для пересадки?

— Отдельно в каждом центре органного донорства. Пока полноценного регистра, как и так называемого банка органов, нет. Ведь приемлемые для пересадки донорские органы имеют очень короткий «период жизни». Невозможно, например, заморозить орган, чтобы потом достать нужный с полки, разморозить и пересадить.

Трансплантат почки, например, сохраняется пригодным для пересадки в течение 24 часов, это максимум. При условии специальной консервации, конечно. Для других органов этот срок гораздо меньше: сердце до 9–10 часов, печень до 16 часов, поджелудочная железа до 15 часов, легкие до 7–9 часов.

Поэтому подбор реципиента, его вызов и подготовка проводится параллельно с работой донорской службы. И донорская, и трансплантационная бригады работают в круглосуточном режиме, в праздники и выходные. Это повсеместная, общемировая практика.

Организует весь процесс координационный донорский центр. В его функции входит оповещение бригад, предварительное обсуждение подходящих реципиентов с центрами, где они ожидают трансплантации. Все нюансы стараются учесть еще на начальном этапе, когда только приступают к изъятию.

— Таким образом, вся система распределения органов ограничена регионом или соседними, так как иначе есть сложности с успешной доставкой органа.

— Почку можно успеть доставить в другие регионы, в ряде случаев — и печень, и сердце. Но зачем? В каждом регионе должен быть налажен процесс органного донорства, и в каждом регионе должны быть специалисты и клиники, в которых могут пересадить органы проживающим там же пациентам. Не нужно на постоянной основе организовывать доставку органов в масштабах всей нашей необъятной страны — такая необходимость может возникать лишь в исключительных случаях. Хотя у нас, например, есть опыт пересадки почек, изъятых даже в Красноярске. У коллег в листе ожидания не оказалось подходящего реципиента (была редкая группа крови), они связались с нами, мы просчитали логистику доставки и уложились в приемлемый срок, все прошло успешно. Но это редкий, единичный случай. По-хорошему распределение органов должно оставаться в пределах региона, с доступностью потенциального реципиента в течение 1–2 часов. Опять-таки повторюсь, это повсеместная, общемировая практика.

— Каковы шансы, что пересаженный орган приживется?

— Выживаемость органов сейчас весьма высока для любого органа и в среднем превышает 95-98% — при трансплантации почки, при трансплантации печени, сердца и легких — выше 90%.

— При пересадках почки и печени сколько приходится на трупное донорство, а сколько на родственное?

— До 20% может приходиться на родственное донорство в разных клиниках. В остальных случаях пациенты ожидают трансплантации от посмертного донора. Родственная трансплантация почки или части печени, в первую очередь — от дефицита органов. При достаточном уровне развития органного донорства родственная трансплантация уйдет в область редких, сложных в плане медицинского подбора случаев. И активное развитие программ родственного донорства происходит из-за нерешенных проблем и сложностей в организации донорства посмертного.

— Если сравнивать с другими странами, то на каком мы уровне по посмертному донорству?

— К сожалению, мы находимся в числе отстающих. В мире мы где-то в третьем десятке.

— В других странах система строится именно на трупном донорстве?

— Во многом это зависит от длительности ожидания трансплантации органа от посмертного донора. Например, у наших коллег в Белоруссии фактически нет периода ожидания пересадки, потому что по уровню развития органного донорства они обеспечивают необходимое количество трансплантаций для всех граждан страны. То есть если появляется пациент, который нуждается в трансплантации почки, сердца, печени, то операция проводится ему в течение месяца, максимум двух. Потому что уровень организации системы органного донорства, уровень администрирования позволил выстроить систему, при которой все возможные пациенты, которых врачи не смогли спасти, будут рассматриваться в качестве органных доноров.

— Чем же тогда отличается ситуация в России? У нас та же презумпция согласия.

— Наше слабое место в системе административных решений, во взаимодействии донорской службы с теми стационарами, где стараются спасти жизнь пациентам, но не всегда это удается. Например, при несовместимой с жизнью травме головы или тяжелом повреждении головного мозга в результате инсульта, нарушения кровообращения. Когда все подобные случаи будут охвачены вниманием донорской службы, поверьте, наш уровень органного донорства существенно вырастет. Опять же Москва тому яркий пример. Средний уровень органного донорства в Москве также оставляет желать много лучшего, но по крайней мере на этом локальном примере видно, что при должном подходе, в первую очередь за счет административных, организационных усилий, можно достигнуть уровня в пять раз выше, чем в целом по стране.

Сейчас общий показатель донорства не превышает 4 органных донора на 1 млн населения. А в столице — выше 17. Приемлемый уровень, к которому нужно стремиться, это 28–32 донора на 1 млн человек.

И он вполне достижим, когда весь пул потенциальных доноров будет охвачен вниманием донорской службы.

Но Москва сейчас не может обеспечить всех нуждающихся в масштабах всей страны, для этого необходимо развитие донорских служб в регионах. И мы видим, что есть области, в которых это развитие происходит весьма успешно: Новосибирск, Краснодар, Ростов, Екатеринбург, Тюмень.

— Крупные федеральные центры?

— В принципе это общемировая тенденция. Такую службу, как органное донорство и трансплантация органов, нецелесообразно развивать на уровне центральных районных больниц. Она требует потока. В небольшой больнице даже при достижении самого серьезного охвата будет выполняться 5–10 пересадок в год. И специалисты там никогда не накопят необходимый опыт и уровень для того, чтобы все эти операции заканчивались у них хорошо, не было проблем и осложнений. Пациентов лучше прикреплять к федеральным, крупным региональным центрам. Но тем не менее с учетом масштабов нашей страны, в каждом регионе, в крупных городах с серьезным уровнем медицины, хирургии в том числе, это возможно. Но пока не во всех субъектах это есть.

— Показатели, которые вы назвали, 28–32 донора на 1 млн человек, возможны сейчас?

— Возможны и сейчас. Это те погибшие люди, которым вопреки титаническим усилиям врачей (которые на самом деле пытаются спасти пациентов, но врачи не боги) не удалось помочь.

— В России действует презумпция согласия на изъятие органов — если пациент и его родственники не сообщили, что не хотят изъятия, по закону органы имеют право забрать. У врачей при этом нет обязанности спрашивать мнения родственников. Насколько, на ваш взгляд, это этично?

— В мире параллельно развивались и развиваются две системы. Первая, это когда по умолчанию считается, что, если не было заявлено об отказе, то в случае смерти пациента, если его органы могут быть изъяты, они будут изъяты для трансплантации. Это так называемая презумпция согласия, которая практикуется в нашей стране. Презумпция несогласия, или презумпция испрошенного согласия, напротив, утверждает, что если волеизъявления человека не известно, то по умолчанию считается, что человек был категорически против. И в этом случае нужно либо выяснять мнение у пациента, пока это еще возможно, либо вводить какие-то документы, которые при жизни и полном здравии будут регистрировать его согласие. И вот здесь мы еще можем говорить о регистрах… Либо нужно испрашивать согласие родственников, если пациент из-за тяжести своего состояния уже сказать это не может. На самом деле и та и другая модели имеют плюсы и минусы. И есть этические споры между их сторонниками.

— Где какие модели действуют?

— В Северной Америке, Канаде, США действует испрошенное согласие, в Европе — 50 на 50: например, Испания — это испрошенное согласие, Великобритания — презумпция согласия. В некоторых странах эти модели плавно перетекают одна в другую: сначала работали по одной модели, потом переориентировались на другую. Мне кажется, что если выбирать модель испрошенного согласия, когда мы требуем от людей зафиксировать свое мнение в регистре, поставить отметку в правах, то в этом случае успех приходит только к тем странам, у которых высока степень общественного доверия к медицине в целом. Мы в России не можем, к сожалению, похвастаться такой ситуацией. У нас, как правило, бытуют мнения, что «врачи убили, врачи халатно отнеслись, врачам денег не заплатил — поэтому никто к тебе не подойдет». Это регулярно звучит в СМИ, со страниц газет, с экрана телевизора, в интернете полно подобных отзывов, причем независимо от того, говорим ли мы о трансплантации или о лечении насморка. И это все говорит о степени общественного доверия к врачам и к медицине как к системе в целом. Разумеется, когда люди все это слышат, даже если у них нет четко сформированного отрицательного мнения, то под воздействием всего этого информационного шума, если их поставить перед выбором за или против, человек на всякий случай скажет «нет», не утруждаясь детально разобраться в вопросе. Имеющаяся законодательная база в нашей стране абсолютно адекватна общественному состоянию. Но при этом у любого человека есть абсолютное право и возможность заранее зафиксировать свое несогласие на посмертное изъятие органов.

— Как его зафиксировать?

— Практически это не применяется, но по закону, госпитализируясь в стационар по любому поводу, человек может сказать лечащему врачу, что в случае летального исхода, внезапного, случайного, непредсказуемого или ожидаемого он категорически отказывается быть донором органов. С этим пациентом донорская служба не будет работать по умолчанию, по отказу самого пациента. То же самое касается родственников: когда пациента привезли в больницу уже в тяжелом агональном состоянии, или что-то случилось, и он попадает в реанимационное отделение и не может изъявить свою волю, родственникам достаточно сказать лечащему врачу, что они категорически против: «Если вам не удастся его спасти, просим, требуем не рассматривать его на возможность посмертного донорства». Все. К этому пациенту не будет вызвана служба органного донорства, а если даже они уже приехали и состояние не оставляет сомнений в том, что летальный исход неизбежен, бригада просто развернется и уедет. Поверьте мне, для этого не нужно заполнять никаких бумаг, не нужны никакие подписи, не нужны петиции, просто нужно сказать лечащему врачу, заведующему отделением реанимации. Этого будет вполне достаточно.

— Когда врачи начинают понимать, что перед ними потенциальный донор?

— Исходя из прогнозов. Если есть какой-то весомый процент вероятности, что нам не удастся спасти пациента в его текущем состоянии. Опытный реаниматолог может оценить ситуацию и сказать, что, наверное, через день-два весьма ожидаем летальный исход, и вызвать для предварительной оценки службу органного донорства, чтобы они его взяли на карандаш. Если они приедут или спросят по телефону, как дела у этого пациента, и им скажут, что он пошел на поправку, есть положительная динамика, пациент снимается с наблюдения. Никто не будет к нему приезжать, сидеть, потирать руки и думать о том, что сейчас вырежут… Этого не будет. Здесь врачи работают. Кто-то больше, кто-то меньше, но все они очень высокоморальные люди.

Но у врача, который лечит пациента и не может его, к сожалению, вылечить, есть два варианта — либо сообщить в центр органного донорства, либо не сообщать. Он понимает, что в одном случае кто-то из родственников потом может подать иск в прокуратуру, а в другом он будет спать спокойно.

И в этом особенность белорусской модели: у них несообщение о таком случае, о потенциальном доноре приравнивается к неоказанию медицинской помощи. Тем пациентам, которых этот врач не видит, которые находятся в центрах ожидания трансплантации и которым органы этого умершего (или умирающего в данный момент) человека могут помочь. У нас умер — врача за это не накажут (если не было серьезных ошибок в лечении), а многие коллеги еще и одобрят: «Молодец, а то, не дай Бог, через полгода придет иск и тебя затаскают по прокуратурам и следственным комитетам». Я знаю изнутри, как работает система, я абсолютно уверен, что при изъятии органов все делается этично и в рамках закона. Ни трансплантологи, ни специалисты службы донорства никак не участвуют в констатации смерти. Но вот в случае иска от родственников — и реаниматолога, и заведующего реанимацией попрессуют, на них будут давить, их ожидает много бессонных ночей, раздумий о семье, весь этот моральный груз. И потом человек скажет: «Да зачем оно мне все надо? Да лучше бы я не сообщил никому, я бы спал спокойно и с чистой совестью. А что касается других людей — тех, которым нужны органы,— я их не видел, я их не знаю, я всем на свете помочь не могу».

В США, как и в Белоруссии, если реаниматолог не поставит в известность донорский центр о потенциальном доноре с минимальными шансами или о пациенте в процессе констатации смерти, или она уже констатирована — ему грозят штрафные санкции (вплоть до лишения лицензии), порицание коллег, административные взыскания и прочее. У нас ни кнута, ни пряника за это не предусмотрено. Не все врачи, к сожалению, а может быть, и к счастью, могут работать вот за идею. Одно дело приложить все усилия для спасения пациента, который у тебя в руках, за которого ты отвечаешь, а другое дело — где-то там кто-то в центре трансплантации, а это даже другая больница…

— То есть нужна пропаганда не только среди населения, но и среди врачей?

— Среди врачей тоже. Причем не просто среди врачей, а со школьной, со студенческой скамьи. Кафедры трансплантологии потихоньку начинают появляться и в регионах. В Москве сейчас действуют две. И для любого студента-медика нужно сделать так, чтобы трансплантация и органное донорство — это была нормальная цивилизованная часть работы, тем более для врача, который работает на стыке жизни и смерти, в реанимации, в неотложной медицине. Иметь понимание должны все.

— Сейчас в правительстве все еще находится законопроект о трансплантации органов, который готовился несколько лет. В нем фактически предусмотрено испрошенное согласие. Что сейчас происходит с документом? И какие в нем есть позитивные или отрицательные, на ваш взгляд, моменты?

— Единственную позитивную вещь, которую я в нем вижу, то, что там предложен тот самый механизм, который есть и сейчас, но на практике никто не знает, как его реализовать. Это когда человек озаботился проблемой, как бы сделать так, чтобы в случае смерти, его органы ни в коем случае не изъяли и не использовали для трансплантации. Сейчас гипотетически человек может пойти в любое медучреждение, сказать, что он против, даже от руки написать, но официальной формы нет. На бумажку поставить печать учреждения, ее сложить, положить в паспорт и с этой бумажкой ходить. А по законопроекту вводится возможность электронной регистрации своего волеизъявления. Четко прописан путь, как можно попасть в единый на всю страну реестр и выразить свое волеизъявление. В законе предполагается такой реестр создать, и это, возможно, единственное, чего не хватает нам в текущей ситуации с точки зрения законодательства. Ведь, если мы просто, не меняя закон, создадим реестр людей, которые категорически против использования своих органов в случае смерти, это решит максимум проблем: умирает пациент, его проверяют по этой базе. Если не находят — автоматически считается, что он согласен. Либо видят, что он против. И это снимает этический момент, о котором мы говорим.

С другой стороны, учитывая особенности нашего менталитета, я сомневаюсь, что больше 5% взрослого населения страны зарегистрируется в этом реестре. Кстати, как против, так и за. Всегда есть суеверие: «Я живой и здоровый, пойду регистрировать посмертное несогласие, а вдруг высшие силы что-то подвинут, чтобы меня подтолкнуть к этому. Пусть лучше все идет как идет».

В законе помимо создания регистров тех, что за и против, предлагается давать родственникам после смерти человека, который не определился, два часа для того, чтобы они вспомнили о том, что органы могут изъять, позвонить или приехать в отделение и сказать, что они против. Но и по этому закону врачи не обязаны мнение родственников активно выяснять.

— Два часа — это большой срок?

— Разумеется. На самом деле, в такие моменты на счету каждая минута — далеко не у всех доноров удается поддержать после смерти кровообращение, вентиляцию легких, то есть газообмен, в состоянии достаточном, чтобы не произошло критического повреждения органов. Поэтому я выступаю за то, чтобы максимально упростить этот пункт: пусть будет только два регистра — для тех, кто не против, и для тех, кто не может «ни есть, ни спать», потому что его несогласие нигде не зарегистрировано. Пожалуйста, вот вам онлайн-механизм волеизъявления, отказывайтесь — никаких проблем.

Когда я пришел в трансплантацию, с представителями средств массовой информации мы говорили о том, что наше общество не готово к принятию испрошенного согласия на посмертное донорство. С тех пор прошло 20 лет, ситуация серьезно поменялась, но мы продолжаем говорить, что общество не готово. Так когда же наконец-то наше общество будет готово? И что мы за это время сделали для того, чтобы оно было готово? Но мы, врачи, и конкретно трансплантологи, как были закрытым сообществом, так им и остаемся. Пока мы сами не сделаем шаг навстречу, пока мы не откроемся, пока не покажем людям, силовым структурам, которые надзирают за соблюдением законности в этой стране, сложно будет убедить людей, что у нас нет злоупотреблений, нет коррупции, рынка органов, черных трансплантологов. Хотя поверьте — их на самом деле нет.

— Как это можно доказать?

— Нам надо открыться, сделать первый шаг навстречу обществу в этом плане. Во-первых, в трансплантации случайных людей не бывает: туда попадают и выживают там только врачи-энтузиасты. Те, которые пошли заниматься врачебной деятельностью, врачебным искусством, с высокоморальной позицией — и в результате своего развития дошли до трансплантации, которая является сейчас передовой областью медицины. Я лично знаю большинство из них — они амбициозны, они берегут «честь мундира», и закрыть им всем рот, если бы они увидели какие-то серьезные злоупотребления в этой отрасли, невозможно.

— Помимо этических аспектов, что еще говорит о невозможности черной трансплантации?

— Второе: количество людей, вовлеченных в процесс донорства, распределения органов, трансплантации, очень велико.

В какой-то полуподпольной организации выполнить пересадку невозможно, потому что для этого необходима развитая донорская служба, иммунологическая лаборатория, чтобы определить совместимость.

Операционная, где должны работать хирурги и медсестры высочайшей квалификации, анестезиологи. Трансплантация — это результат работы большого количества людей, каждый из которых должен быть профессионалом, достигшим вершин своей профессии. И они не работают в одно время в одном месте: не могут только хирурги сговориться что-то там кому-то пришить. Донорская служба занимается одним, иммунологическая лаборатория — другим.

После того как сделали пересадку, длительное время нужна высококлассная реанимация. И это не может быть просто какой-то один реаниматолог, даже гениальный. В зависимости от ситуации после пересадки реанимационная помощь нужна 6, 8, 12 часов, а бывает, что нужна неделя, 10 дней… И все это время пациенту в громадном объеме проводится интенсивная терапия, коррекция всех органов и систем. Врачи должны меняться, реанимационные сестры должны меняться, дежурный реаниматолог должен меняться. Нередко требуется в большом количестве переливание крови, определенные специфические препараты, определение концентрации этих препаратов в крови — то есть еще одна лаборатория, уже не иммунологическая. Нужен центр трансфузиологии, который заготавливает и выдает для этого пациента кровь, плазму. Нужны специалисты по гемокоррекции, гемодиализу, оксигенации. Нужны водители, которые перевозят органы на специальных машинах; нужны санитарки, которые готовят операционные. Масса людей работает в системе — всё видят, всё знают и не будут молчать при нарушениях. Кустарно добиться этого где-то «в гаражах», арендовать помещение у ветеринаров — нам это настолько смешно слышать. Нам — врачам, которые, бывает, получают и неудовлетворительный результат, несмотря на слаженные усилия большого количества людей, в круглосуточном режиме выхаживающих каждого пациента. Поэтому у любого, кто хотя бы немного поработал в практической трансплантологии, сказки про черных трансплантологов вызывают печальную улыбку.

Как сообщалось ранее, заявление министра здравоохранения РФ Вероники Скворцовой о том, что в России процент побед над детскими онкогематологическими заболеваниями составляет 90%, поразила не только население, но и медицинское сообщество.

Помните эти великие слова Гёте: « Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой»?

Это контент для начинающих врачей. Впрочем, почему только для начинающих!? Он для всех. И для тех, кто минувшим летом получил тисненную золотом книжицу со словами, что такой-то или такая-та окончили медицинский универ. И для тех, кто не первый год, а может, не первое десятилетие, честно и профессионально исполняет свой долг (прошу прощения за казенную фразеологию), несмотря ни на какие выверты всяческих чиновьих персон.

Я расскажу историю про одного врача и его пациента, которого он вылечил. Врачу было трудно, потому как его представления, знания о том, как надобно лечить больного,не укладывались в стандартную концепцию важных особ – кандидатов и докторов наук. Ему нужно было сделать выбор. Либо он соглашается с рекомендациями умных мужей, что было проще, либо он действует согласно зову своего сердца. По понятным причинам не будут называться детали и факты, которые могут сыграть не в пользу главного персонажа.

Пациент – ребенок одного года. Диагноз – пневмония внебольничная, осложнившаяся компенсированной дыхательной недостаточностью. Изначально ребенок после суток болезни поступает в инфекционное педиатрическое отделение. Лечится в течение суток, но без радикального положительного эффекта, хотя там назначены два антибиотика, бронхолитики, ингаляционная терапия, стероиды, отхаркивающие препараты… Когда нарастают тахипноэ и тахикардия, появляются признаки респираторной дисфункции, то осуществляется перевод из инфекционного отделения в интенсивку.

Суббота. Дежурный врач «стучит» и слушает грудную клетку и обнаруживает серьезную проблему в легких. Рентгеновский снимок подтверждает опасения врача. Планируется торакоцентез. В это время в отделении появляются кафедральная дама со студентами. Ее вопрос, пронизанный сакраментальностью, звучит как приговор доктору: « Почему вы не советуетесь с профессором на предмет тактики лечения ребенка?» Врач скромно предложил посмотреть снимок, на котором было «всё ясно». Профессор почувствовала себя неловко, но продолжала держать марку. Тогда доктор забыл про уроки деонтологии, которым его обучали на первом курсе альма матер, и безаппеляционно заявил: «Прошу покинуть манипуляционную комнату. Мне нужно провести ребенку плевральную пункцию!»

При пункции было эвакуировано по 250 мл гнойного выпота с обеих сторон. Через два дня лаборатория выдала микробного возбудителя, которым оказался стафилококк, с чувствительностью. Два антибиотика, назначенных ранее, были заменены на один. Большая часть препаратов была отменена. Через трое суток температура снизилась до субфебрильных цифр, лейкоцитоз редуцировался, исчезли явления респираторной недостаточности.

На врачебной конференции представители кафедры пытались бросить пару камешков в адрес врача. Но победителей не судят. Тем более, что в защиту доктора выступили все его соратники. Хотелось бы сегодня увидеть такую врачебную солидарность .

Может быть, врач был не прав?

Автор: Виталий Невинский, “Доктор на работе”

Акушер-гинеколог Наталья Цалко рассказала «Правмиру» о самых запоминающихся и неожиданных родах, вере в Бога, требованиях пациенток и чуде в её работе.

– Хочется сразу спросить про самые необычные роды, но уверена, у вас большой выбор историй, и скорее всего, необычных много, я права?

– Да, это точно. Вспомнить всегда есть что. У меня была пациентка, которая родила на МКАДе. Она ехала в машине с мужем к нам, он пытался объезжать пробку по отбойникам, им никто не уступал. И он выскочил ругаться с кем-то, а она почувствовала, что рожает, включила громкую связь со мной, сняла джинсы и родила. Я помню, что говорила: «Умоляю, закутай, чем угодно, просто закутай!»

Преждевременные роды, 33-34-я неделя. И она сидит уже с ребенком, а муж там кричит, руками машет. Она ему в окно стучит, мол, возвращайся. Он открывает дверь, садится, злой такой, она ему: «Поехали, я уж родила». «Как родила?!»

За ней в результате приехала скорая, забрала, привезли сюда. А муж по пробкам доехал только через час и метался по отделению: «Ну, как она могла родить? Я же ее вез! Ну мы же не в кино!» Потом они переживали: «А как вы запишете? Ребенок же на МКАДе родился». Я такая: «А внешняя сторона или внутренняя?» «Внутренняя!» «Тогда Москва». «Спасибо, спасибо!»

– Я знаю, что в пробках часто сотрудники ГИБДД помогают беременным…

– Они очень боятся сами принимать роды, поэтому с огромным вдохновением и энтузиазмом привозят нам женщин, которые попадают в пробки. Вот еще история. Наша пациентка из Рязани почувствовала, что рожает. Помню звонок в три часа ночи, в звенящей тишине квартиры: «Але! – такой звонкий голос. – Я рожаю!»

И я поняла по голосу, что нет, так не рожают. Но она решила, что все-таки рожает и сама не доедет. Обратилась к гаишникам: ребята, довезите. И они с огромной радостью из Рязани ее повезли. В процессе езды она поняла, что все прекратилось, и уже сидела молча, не стонала, но делать нечего, в пути. Они ее привезли, сдали нам, и три дня мы ждали родов, а гаишники звонили: «Ну как там наша? Ну что ж она столько мучается?» Я ее не выдавала.

Никогда не знаешь, как и что будет в родах. Я никогда не забуду пациентку, которая при виде любого медицинского предмета буквально падала в обморок. Я спрашивала: «Как шевелится малыш?» «Ой, нет, медицинское со мной обсуждать не надо!» Я про себя думала: «Н-да, вот это будут роды». Вы знаете, какие они были? В воду, с бутылкой шампанского и песнями. Она открыла бутылку и пела в горлышко песню Адама Ламберта. Так мы и родили, без единого грамма анестезии. Родила, как песню спела.

– Самое запоминающееся, вероятно, не только исключительно веселое?

– То, что остается в памяти – это либо веселые роды, либо с осложнениями. У меня была пациентка, у которой во время родов случился судорожный приступ. Она внезапно стала биться в судорогах, я не успела вдохнуть, как муж сказал: «Да у нее давно так! С тех пор как лошадь ее копытом в грудь ударила, она у нас все время трясется». Это я запомнила на всю свою жизнь. И реаниматолога, которая на пациентку в судорогах смотрела и крестилась в углу.

Если вернуться к веселому, то была у меня женщина, которая все время родов хохотала и говорила в телефон: «Ха-ха-ха, прямо сейчас рожаю!», «Уху-ху-ху, родила, ага!», «А чо такой синенький, ха-ха-ха?»

Она не прекращала вообще смеяться. Есть те, кто не относится к родам как ко вселенскому горю.

Ни одна женщина на свете не умрет от боли во время родов, вы впадете в транс, наберете сил, что угодно, но вы точно все сможете и без обезболивания. От кровотечения, инфекции – от чего умирали, от того и продолжают. Но не от боли. Роды – это потрясающий стихийный процесс, который заложен в нас со времен Евы. Он будет продолжаться, пока род людской не прекратится.

– Вы в одном интервью рассказывали, что есть два отношения к процессу. Либо женщина спокойна, либо мечется по стенам: «Скоро начнется этот ад». Это зависит от объективных причин или от собственных установок?

– Это происходит только в голове. У меня была Маша, научный сотрудник… Кстати, женщины с обилием мозгов рожают очень тяжело, они все знают, изучили, прочли, и как-то природа не очень может вступить. Но Маша не вымолвила ни слова в родах. У нее только потели очки. «Маша, больно? Обезболим?» «Как скажете!» Только по очкам я понимала, что ей больно.

А кто-то очень экзальтированно рожает. Очень зависит от того, что в семье. Например, вы хотите, чтобы вас очень жалел муж. И бывает, что в присутствии мужа все сильно хуже проходит, чем без него. Как только он удаляется – процессы налаживаются. Не все приходят на роды как на праздник и лучший день своей жизни. Кто-то идет как на подвиг.

– Можете ли вы как-то переключить женщину, чтобы у нее было меньше страданий, мучений, даже если они в большей степени идут от головы?

– Обезболиванием. Как только женщина расслабится, смирится и поймет, что это будет вечность, тут же все и произойдет. Крик, спазм мешают природе.

До эпидуральной анестезии не раз приходилось с истериками работать. Была девочка, которая нарвала из своих волос целый ковер, рвала и кидала их на пол, а в момент потуг встала на четвереньки и забилась под кровать. И все туда лезли за ней принимать роды, потому что достать ее было невозможно, это еще в ординатуре было.

Пациент может собраться от окрика, а может от ласковой спокойной речи. Иногда можно строгим голосом сказать: «Свет, на меня посмотри! Сосредоточься, ему сейчас очень страшно! Возьми ножки, вдохни и потужься». И многие говорят, что холодный спокойный голос им очень помогал. А кого-то надо просто обнять: «Миленький мой, ну осталось две схваточки, скоро это закончится, обещаю!»

– Интуиция врача подсказывает вам, как будет развиваться ситуация и что вас ждет?

– Иногда ты можешь почувствовать, что в родах все будет хорошо. Такое звенящее чувство, что все будет отлично, и так и бывает. Но это очень робкое чувство, и врачи не приучены его распознавать. Если мне тревожно, я подстрахуюсь: разверну операционную, совмещу кровь, еще что-то сделаю. Но я ж не могу написать в истории: «Предчувствие сегодня дурное…»

– Среди врачей есть мнение, что если беременность тяжелая, то и роды будут непростыми. А каждую ли беременность в таком случае надо сохранять? Врач как человек может считать, что да. Но как биолог он с самим собой может не согласиться. Вы как думаете?

– В Европе невозможно показаться врачу на раннем сроке, потому что, если плод здоров и вы тоже, то все будет хорошо. А если нет – организм его просто отторгнет. И если беременность прекращается, можно и сказать: «Слава Богу». А бывает, рождается тяжелым и нежизнеспособным, представляешь дальнейшую жизнь и кажется, что смерть – избавление для такого ребенка.

Я очень субъективно мыслю и за всю природу не болею. Считаю, что сохранять надо всех. Даже если женщина лежит кверху ногами всю беременность. Потому что каждый имеет право на жизнь. Я же не могу сказать: пусть мои соседи не размножаются, они не очень приятные люди, шумят! И здесь так же. Любой ребенок ценен. Есть пациентки, которые десятилетиями не могли зачать.

Бывает, первый скрининг показывает проблемы, и пара говорит: «Ничего делать не будем, какой есть, такой есть». Мы с большим уважением к этому относимся. У меня была пара, у которой была большая вероятность синдрома Дауна. Они больше не сделали ни одного скрининга. Родилась девочка с синдромом. Они, конечно, надеялись, что этого не произойдет, но были готовы. И они сказали: «Какая красивая! Первая не была такая красивая», заказали фотосессию, красивую выписку. До этого у них был ребенок с синдромом Эдвардса, прожил месяц и в муках погиб. Они решили – синдром Дауна хотя бы жизнеспособен. И делают для нее все.

– На какие роды сейчас мода?

– В 90-е было модно только кесарево сечение, никто не хотел боли, разрывов. Теперь – естественные роды, как бабушка или прабабушка. И лучше – в воду.

Но такие идеи, как родить в воду, не могут быть вам переданы от мамы, бабушки. Вряд ли вам кто-то, собравшись женским советом на семейной кухне, говорит: «Рожай всегда в воду, мы так рожаем лучше всего!» У нас такого быть не может. Очень многие приходят и говорят: «Хочу роды в воду». Ты говоришь: «А почему?» «Не знаю, все пишут, что это хорошо».

За последнюю неделю ко мне пришли две пары, которые хотели, чтобы отцы сами принимали роды. То есть они считают, что это автоматический навык, который не требует ни физической, ни моральной подготовки. Мы отцам сказали, что этого не будет никогда. Так что идей и течений много. Это водные роды, вертикальные, без вмешательства. Всегда просят контакт кожа к коже, когда малыш выкладывается маме на живот, пуповина пульсирует.

Еще лотосовые роды модно: пуповина не пересекается, ждем рождения последа. И малыш укладывается рядом с последом. Чтобы жизненная энергия перешла в ребенка. Как она переходит – никто не знает. Как-то. У кого-то и три дня лежит рядом с ребеночком послед.

Все, что не вредит ребенку и пациентке, может быть выполнимо. Многие забирают послед домой. Мы спрашиваем, забирают ли послед, в праздничную упаковку заматываем и отдаем. Я отношусь к этому с уважением априори. Как ко всему, что не мешает матери и ребенку.

– А какие пожелания бывают, которые мешают?

– Например, у ребенка гипоксия, а мать отказывается от кесарева сечения. У нас одна женщина написала 10 отказов во время родов. Тут только разговаривать и убеждать. С другой мы рожали больше 30 часов, потому как у нее были определенные условия на все. Это делать, это не делать. У них с мужем был свой сценарий родов, который не совпадал с реальностью. Все хорошо закончилось, и слава Богу, они выбрали роддом. А кто-то остается дома. Была такая пара.

Они пришли во время беременности, посмотрели палату домашних родов и ушли. И вот несколько месяцев спустя я дома, леплю пирожки, звонок. Совершенно спокойный мужской голос говорит: «Извините, что я беспокою, мы полчаса назад дома родили ребеночка, а он не дышит. Вы могли бы нам помочь вызвать детскую реанимацию?» И я их сразу вспомнила, клянусь. Они приехали к нам с малышом на руках и разрывом матки, ей сделали операцию по восстановлению, ребенок – тяжелый инвалид. При этом они были абсолютно счастливы. Их сценарий родов сбылся.

– Как врач делает выбор между сценарием жизни и планом будущих родителей?

– Очень гибким надо быть. Беременная женщина не всегда знает четко, чего она хочет. Но даже если сценарий не совпал, у тебя будет козырь – здоровый живой ребенок. А уж там всю ли лучину они сожгли, и все ли сыграли на тамтаме – не важно, у них здоровый ребенок. Это основное, что я должна дать.

Если люди приходят сюда, мы будем искать точки соприкосновения. Была единственная пара, которой я отказала. У них в прошлых родах погиб малыш, от того, что они рожали по своему сценарию, и в этот раз собирались придерживаться того же: никаких педиатров, ничего, будет так, как будет. Я спросила: «А если и этот умрет?» Они ответили: «Ну и что, родим еще». И вот, смотря в эти пустые глаза, я не понимала, чем я должна их зацепить, когда он будет погибать, какие доводы приведу, если этот, самый страшный, о смерти, не работает.

– В общем, хотят свечки жечь – пусть, хочет отец присутствовать – хорошо. Лучше у нас, чем дома. Хочет отец командовать – пусть командует. Например, приезжает женщина с мужем: «Мне больно». Я предлагаю обезболить. Муж: «Я против». Она смотрит на него: «Я больше не могу». Он: «Ну, будем немочь». И это ее семья, я же не могу в самый тяжелый момент сказать: «Ну, вы знаете, и мужчина у вас!» Я все равно с уважением. Ведение родов у нас все-таки индивидуальное.

Чего мы только не видим. Муж тот же, а жена другая. Он приводит новую женщину, а хочется спросить: «А Злата где?» Неловко, конечно. Разные судьбы проходят мимо. Бывают роды в абсолютно женских компаниях. Мама, бабушка, подружка. И такой хохот стоит с обсуждением шопинга и мужиков.

– Лучше, чтобы муж пришел или мама?

– А что вам удобно. В зависимости от того, кто паникер, а кто нет. Лучше, конечно, чтобы мама с поджатыми губами во время родов не говорила: «Лена, ты сейчас ведешь себя на троечку». Вот такого не надо. Лена не то, что на троечку, она на минус один себя может вести и вообще кричать в тумбочку.

Мужья, в целом, более спокойные. Один даже вот с любопытством рассматривал кесарево, а потом жене сказал: «У тебя такой красивый висцеральный жир!»

– А что, мужья по стеночке не сползают? Никогда же не знаешь, кто как себя поведет.

– Ну, мужья уже не сползают по стене. Во-первых, поменялся угол обзора. Они стоят за спиной женщины. Хоп – и на животе человек. Потом, роды длятся долго. Мужчина успевает расслабиться, он может выйти покурить, пообедать, отъехать.

– У вас есть семьи, в которых всех детей приняли вы?

– Конечно. Есть женщина, с которой мы родили семерых детей. Это удивительные пациентки, у них другой взгляд на жизнь, материнство, если вы боитесь родов, общайтесь с такими. Можно почувствовать себя песчинкой в потоке поколений.

Очень хорошо рожают матушки. Они смиренные. Прекрасно помню одни из своих первых родов. Матушка: «Можно я тут святую водичку поставлю, разрешаете?» Я: «Да, конечно». Она: «Просто если будет умирать, тут и окрестим». Я так испугалась, помню: «Господи, да почему же умрет-то?» И она молча лежала. Я: «А вам не больно?» Она спокойно: «Почему же, больно».

Начиная с третьего ребенка ты по-другому ощущаешь все. В первых двух родах материнство не захлестывает сразу. Особенно в первых. Адреналин, дофамин – да. Ты братаешься, все счастливы, но чтоб ты почувствовал несусветную любовь к младенцу и понял, что твоя жизнь ничто – приходит позже. А начиная с третьего материнская любовь наступает прямо в момент рождения. Они говорят с ребенком по-другому.

В первые роды так: «А чего он кричит?», «А чего замолчал?», «А нормально, что красный?», «А что синенький такой?» Одно и то же всегда. А здесь так спокойно и наполненно: «Милый, привет, привет».

– Есть доктора, которые смотрят на женщину в дверях и сразу говорят: родит сама или не родит. Я так сказать не могу никогда, я понятия не имею. Мне кажется, дай шанс – и родит. Для меня это всегда открытие. Я верю в пациенток, верю в какие-то силы до последнего. Не знаю, как буду рассуждать лет через 10-15.

Мы лояльны. Нет такого – 40 недель наступило и должны начаться роды. Это может быть и 41-я, и начало 42-й недели, при условии, что все идет хорошо. Очень не любят врачи индуцировать роды, потому что, когда ты дожидаешься этого заветного момента, все случается феерично, так, как должно быть.

Совсем недавно была пациентка, мы тянули до последнего, обговаривая срок родов. Я говорю: «Ну давай или 14-го, или 15-го. И лучше 15-го, потому что за один день или час может все измениться». И она приезжает 13-го с хорошим открытием: «А мы успеем сделать эпидуральную анестезию?» «Ириш, ну тут голова…» «У меня голова???» «Да, голова, прекрасные светлые волосы». «У него светлые волосы??? Ух ты!» Мы просто дождались.

– Ну да, дождаться – это самое сложное для женщины в такой ситуации.

– Да, самое страшное, что женщину все время теребят окружающие: «Когда?», «Что говорит врач?», «А ты не перенашиваешь?» Это очень действует на нервы, ну что сделает женщина, если не начинаются роды.

– Против кесарева часто протестуют?

– Часто заходят и сразу говорят: «Все что угодно, только не кесарево сечение». И ты так съеживаешься, потому что думаешь: «Ну точно, будет кесарево». Акушерство не терпит категоричности. Или входит пациентка: «У меня не будет эпидуральной анестезии!» недель так в 16. И с первой схватки она просит эпидуралку. Если женщина приходит и говорит, что не знает, как все будет, все будет идеально.

Помню, однажды говорят мне: «Никакого кесарева, все натуральное». А потом случается беда – гипоксия. И ты бежишь в операционную. А она рыдает белугой. На первых операциях я плакала тоже. Казалось, ну дай ей шанс, еще чуть-чуть и родит. А потом понимаешь, что в жизни есть бесценнейшая вещь: здоровый и живой ребенок. И ради него можно пренебречь чем-то. Если ты пойдешь на поводу и родится не совсем здоровый, женщина у тебя обязательно спросит: «А если бы кесарево, этого бы не было?» И ты ответишь: «Да, не было бы». Они все это спросят.

– А если стимуляция родов, то тоже спросят: доктор, а если бы я сама?

– Если ты начал стимуляцию, то берешь ответственность на себя. Да, сделали, допустим, кесарево. И ладно, если ребенок крупный, не пролез, а если по другой причине, по гипоксии? И женщина задаст сакраментальный вопрос: «А вот если бы не стимулировали, я родила бы сама?» И ты будешь думать, да или нет.

Мы с пациентами всегда ведем диалог. Я, допустим, говорю: «Скорее всего, у нас ничего не получится. Но давай подождем час-два, и, если ситуация останется такой же, то мы смело пойдем в операционную. Тогда на душе у тебя и у меня будет спокойно». И некоторым хватает одного шанса из ста, женщина успокаивается, собирается, и вдруг меняется акушерская ситуация, и мы рожаем. Поэтому просто набраться терпения и не вмешаться в судьбу – очень важный момент.

– Судя по вашим рассказам, роды стали протекать куда разнообразнее, чем двадцать лет назад. А поведение детей изменилось в связи с этим?

– Дети стали вести себя по-другому. Они не сразу кричат. Нет дисбаланса: лежишь на животе, пуповина пульсирует, мамин стук сердца родной, тепло, они глазеют и молчат. В какой-то мере это связано с эпидуральной анестезией, мама обезболена, и ей комфортно рожать. И кто бы что ни писал, эпидуралка не действует на малыша. У детей более осознанный взгляд, они расслабленные, красивые, не отекшие. Педиатры отмечают, что у детей теперь совсем другая шейная складка, не напряженная.

Вот эта любимая фраза: «Подыши, родная», когда из вас, извините, зонтик раскрытый достают. Это очень тяжело всегда.

Только если вы прошли курс гипнородов удачно, в момент схватки, когда вам безумно больно, вы говорите мечтательно: «Волна пришла!»

Так скажет одна женщина из миллиона. У остальных дикий спазм и боль, и мы все делаем, чтобы их снять. Согреваем ноги теплыми носочками, наливаем ванну, выключаем свет. Эпидуральная анестезия убирает боль, женщина расслабляется, ребенок спокойно проходит в родовые пути.

– Может ли это сказаться на будущем ребенка? Легко родился – не будет бороться, добиваться чего-то в жизни?

– Дети и сейчас борются за жизнь. Просто им стало легче. Важно, что вы ему не мешаете, когда вам нестерпимо больно. Сейчас речь идет о том, что внутриутробный малыш – это пациент. И за него борются.

Тон на родах задает ребенок, и его характер по родам вы примерно можете понять. Я не хочу никого обидеть, но мальчики от девочек отличаются очень сильно. Если девочка молча и терпеливо все снесет, то парни нет. Когда у нас случаются преждевременные роды или осложненные, мы вызываем детскую реанимацию. Первое, что реаниматологи спрашивают, входя в бокс: «Девочка или мальчик?» Я не шучу сейчас. Им говорят: «Девочка». «Слава Богу».

У нас был мальчик, который зажимал свою пуповину. Мы видели на УЗИ. Зажимал рукой, сердцебиение падало до 50-60, он отпускал, и когда все восстанавливалось, снова за нее хватался. Вот зачем он это делал? Ну, что это? Сила характера или что?

Многим детям судьба предоставляет шанс бороться изначально. Допустим, ребенок стремится родиться, но не может технически. Он больше, чем мамин таз. Он будет пытаться, но в конце концов маме сделают кесарево. Да, скорее всего, он больший борец, чем тот, кого по плану достали 10-го числа: сделали разрез, вынули, сказали, мол, дыши, радуйся, будь добр.

– Влияют ли роды на судьбу человека?

– Сказать, что задатки ребенка появляются в момент родов, я не могу. Роды влияют на судьбу, когда, например, гипоксия. Ребенок с гипоксией может или очень хорошо развить то, что ему дано, ворваться в эту жизнь с большими задатками, чем были, или свести к нулю. Вот он привык бороться.

Кстати, почти все акушеры и детские реаниматологи рождены не совсем типично и не всегда хорошо. Это дети, которые были 1-2-балльные или перенесли несколько операций. Один наш доктор родился в результате отслойки плаценты, и его мать помнит, что с нее сдирали красные ногти, которые она только что сделала в салоне красоты, и кричали: «Спасайте мать, плевать на ребенка».

Так что это очень весело, когда распределяют в мединституте: слепенькие идут в офтальмологию, подергивающиеся – в неврологию, а те, кто еле родился – в акушерство.

– Всегда ли родители бурно приветствуют родившегося малыша или бывают неожиданные реакции?

– Когда внезапно рождаются дети с рыжими волосами, а ничего не предвещало, в боксе наступает напряженное молчание. Пока кто-то не скажет: «Да дед Коля, помнишь, рыжий у нас был!» И такой вздох облегчения всеобщий.

У меня была пара, оба огненно-рыжие студенты. И рождается ребенок, прямо красного цвета. И она кричит мне: «Он не рыжий? Скажите! Не рыжий?» А что я скажу? Он очень рыжий. Я кричу в ответ, тяну время: «Мокро, непонятно, не видно, сейчас посмотрю!»

– А если хотели мальчика, а рождается девочка? И наоборот? Или цвет глаз не тот, что ждали?

– Бывает, что если ребенок кажется женщине не очень симпатичным, то она сразу говорит: «О, на мужа похож! В их породу». Еще смешно, когда родители четко знают – у нас родится ребенок с голубыми глазами или зелеными. Всегда все дети рождаются с серыми! Ну что, будешь спорить? С зелеными – так с зелеными. Как правило, все радуются, как хорошо, какой замечательный, и вопрос только один: «Почему он такой синенький?» А просто дети с венозным кровотоком рождаются, и светлеют с каждым вдохом.

– Вы всегда на телефоне и в режиме stand by?

– Человек нашей профессии не рассчитывает ни на что в этой жизни. Важно смириться и чтобы семья приняла. Я никогда не знаю, что будет со мной завтра. Помните бандитскую поговорку из 90-х: «Папаш! Где я, а где завтра!» Вот то же самое. Я села в театре, через 5 минут встала и поехала в клинику. Изначально на пьедестал поставлено акушерство, и это твоя основная жизнь. И это лучшее, что со мной случилось. Мои коллеги входили в поезд и выходили, возвращались назад. Отпуск – единственное время, когда мы отключаем телефон.

– А что вы пропустили из важного?

– Огромное количество спектаклей и концертов. Групп, которые приезжают раз в полгода. «Депеш мод», Земфиру, The Cure пропустила, надеюсь, в этом августе схожу, билет уже есть. Поэтому мы всегда говорим: «может быть», «если что». Даст Бог, я пойду на The Cure, вот так мы говорим.

Однажды у нашей коллеги был юбилей, мы нарядились в сари на индийский манер, прилепили бинди на лоб, пели и танцевали. А у меня вступила в роды пациентка. И я, оттанцевав, прибежала в клинику. Муж из Черногории, жена наша соотечественница, вторые роды. Вхожу в бокс, ей так больно, она дышит, поворачивается, а тут я с бинди и в сари стою. И ей даже обидно: «А что это вы такая красивая вдруг?» «Извини, извини». У нас есть фотография общая: муж черногорец, врач индус, жена русская.

А как-то раз я прибежала, когда была отслойка плаценты, в том, в чем была. Пижамные штаны в цветок, почему-то сабо на здоровенных каблуках и меховое манто. И вот так я ворвалась сюда. Мы часто врываемся в нелепых нарядах.

– Персонал клиники, наверное, уже к этой картине привык?

– Наши охранники в приемном самые деликатные на свете. Они делают вид, что вообще ничего не происходит. Ты в костюме волка вбегаешь, и они так спокойно берут голову волка, вешают на крючок, дают тебе номерок. У них всегда есть специальный лоток для родов. Потому что есть категория пациентов, которые, едва зайдя, начинают тужиться прямо на входе. Мы осматриваем: «Вы не рожаете». «А, да? Ну ладно». А охранник всегда готов принять роды, он такое видел много-много раз.

– То есть для вас невозможна ситуация, когда врач хочет домой и стимулирует роды? Или его смена заканчивается, и надо побыстрее? Не раз читала об этом. Вы можете понять такого доктора?

– Не могу. Потому что он бесстрашный. Мы же все боимся осложнений, в каждой пациентке видишь все, что написано в учебнике и что ты встречал. Ты проецируешь и прогнозируешь. Поэтому таких врачей я понять не могу.

У нас такого не было никогда, нас так воспитали. Мы не связаны с левыми деньгами, у нас белая зарплата. Я, конечно, никогда не буду женщине делать что-то ради денег, потому что каждая для меня – родной человек. И чтобы у нас кто-то стимулировал под что-то – такого не было никогда. Не можешь, заболел, в отпуске – передай коллеге.

И с коллегами могут быть любые отношения, кроме плохих. Наши кровотечения – одни из самых страшных, когда минута – литр. И все в пижамах несутся на помощь друг другу. Это потрясающе.

– К вам приходили после других докторов?

– У меня была замечательная пара, у них ребенок с тяжелым ДЦП, рожали в новогоднюю ночь с подвыпившими врачами в каком-то роддоме. И они пришли с рассказом, что у первого ДЦП, потому что была молочница и вроде как он заболел. Я же не могу сказать: вы знаете, ребят, дело-то не совсем в молочнице, а в пьяном враче, который накладывал вакуум, щипцы, а они несколько раз срывались. Такие доктора не создают себе базу. Это люди, к которым никогда не вернутся.

А с подобными парами всегда непросто, потому что вторые роды должны быть идеальными. У этих, по счастью, была двойня. Можно было спокойно сделать кесарево сечение.

– Есть у вас любимая часть работы, ради которой вот это все происходит в вашей жизни?

– Когда появляется ребенок. Это не может оставить равнодушным никогда. Уставший ты, сонный, поругался дома или еще что-то. Это может быть третий или четвертый за сутки, радость одинаковая. Женщина звонит маме: «Я родила», и я своей: «Я родила». Мои родители переживают больше, чем их: «Кто?» «Мальчик, Яков родился». Еще радость, когда было плохо, а ты успел его достать и все хорошо, он закричал.

– Вы верующий человек?

– Да, конечно. И если тяжелые роды, я даже даю какие-то обеты. Допустим, 50-й псалом выучу, доеду в Оптину пустынь, в Дивеево, лишь бы все было хорошо. Невозможно быть неверующим на такой работе. От тебя мало что зависит, ты стоишь и встречаешь на этом свете человеческую жизнь, работаешь с Божьим чудом. При общении с детьми и рожающими ты не можешь быть черствым, грубым. Ты стоишь – и происходит чудо.

– Многие это объясняют законами биологии.

– Я очень хорошо учила биологию, у меня красный диплом, там не объясняются все процессы. У вас могут идеально протекать роды, но может родиться тяжелый ребенок. Или протекать отвратительно, а появляется абсолютно здоровый малыш. У каждого своя судьба. И когда ты каждый день работаешь с Божьим Промыслом, ты не можешь быть не в чистоте, скажем так. Хотя, когда после тяжелых родов я ходила к священнику и говорила: «Я не хочу быть палачом», то получила ответ, что это не мои грехи. Как рождались дети, так и будут рождаться, как умирали, так и будут умирать. «Работайте! Все будет хорошо» – так он сказал.

– Как вы стали акушером?

– Я пришла во врачи из акушеров, проработав на скорой, и не прекращала работать с 1 сентября 2000 года. Это позволило мне быть очень приземленной в жизни.

Я точно знаю, что не изобрету лекарство от смерти, не спасу человечество, просто делаю ту работу, что есть. Считаю это послушанием даже, делаю с душой.

В медицину я пошла, потому что сильно болела мама, надо было делать инъекции. А потом работала на скорой помощи, и мне очень нравилось. Ты всегда один на один со своим мозгом. Ты один на один с детьми, авариями, умирающими.

В институте я практиковалась на травматолога, был замечательный учитель, я отрезала какие-то пальцы, помню, даже ногу гангренозную. При этом работала акушеркой в перинатальном центре. И с какого-то дежурства не вернулась. Там душа, драйв, адреналин, не могу объяснить, вот я хотела быть как они. Как Елена Игоревна Спиридонова, наш главврач, и Марк Аркадьевич Курцер. Он всегда всем помогает. Я до сих пор могу, как и любой доктор, позвонить среди ночи и сказать: у меня то-то и то-то. И он приедет, поможет.

– А первый раз, когда вы принимали роды, повлиял на вас?

– Это было еще на скорой помощи. Потрясающее ощущение. Да, я принимала ребенка сама в руки первый раз, рожала 14-летняя девочка. Матери ее было 28 лет, она говорила: «Ой, у нас все легко рожают!» Я помню этот адреналин. И он сейчас все тот же.

Помню, на скорой все боялись рожающих женщин, старались как можно скорее привезти в больницу и кричали: «Каталку нам!» А в больнице отвечали: «Какую каталку, пусть сама идет!» А нам казалось, что вот раз две схватки, значит, прямо сейчас родит. И сейчас женщины рассказывают, что скорая возит напряженно, в машине все молчат и, как довезли, сразу оживляются: «Ну как у вас дела, все хорошо, в порядке?»

– Когда люди узнают, что вы акушер-гинеколог, какой вопрос задают?

– Рассказывают про свои роды. Обязательно. Особенно если обиды или боль. Бывает прямо за столом: «Акушер она, м-да… Родили мы тут ребеночка, тяжеленького, врачи заставили написать отказ». А я сколько работаю, не видела врачей, которые прямо заставляли, обычно мы всех детей домой хотим отдать, а не в детский дом.

Негатив словить легко, при том, что я не хожу с майкой: «Я акушер, если что, обращайтесь». Соседи мои не знают, кто я. Интересно, что они думают, когда я выбегаю и прибегаю по ночам. Охранники в гараже меня ненавидят. У меня был такой, который строго спрашивал: «Какой у вас процент кесаревых сечений?» Или, допустим, я уезжаю ночью, охранник сонно спрашивает: «Какие роды?» «Да первые, первые, не вернусь долго». Значит, до утра точно. Или я говорю: «Третьи» и тогда слышу тяжелый вздох.

– Когда женщина теряет ребенка или он рождается нездоровым, как вы реагируете и что делаете?

– Это очень тяжело. Каждый поступает индивидуально, нас этой психологии не учат. Безусловно, мы очень переживаем, останавливаются все дела, ты не едешь ни на какие дни рождения. Всецело погружаешься в горе и единственное, чем можешь помочь – разделить его. И кстати, про обеты – знаю многих коллег, у которых случилось несчастье, и они давали обет, что не уйдут из медицины. Потому что самое первое, что ты хочешь сделать – уйти.

И как бы мне ни рассказывали, какой я хороший врач, я помню тот единственный случай, когда была нехорошим врачом. И всю жизнь буду с этим жить. Каждый из нас с этим живет. Каждый помнит того, кого не смог спасти. Ты себя просто съедаешь на корню.

– Роды сейчас могут стоить и 200, и 500 тысяч. За что готовы платить люди, как вам кажется?

– Часто приходят пары, которые первый раз рожали и там искалеченные дети, они готовы любые деньги заплатить, лишь бы все было хорошо. Они уже обжигались.

Или вы приходите: «Хочу рожать стоя, на одной ноге с бубнами и шаманами». И вам в бесплатном роддоме говорят: «До свидания». Или говорите разумные вещи: «Хочу, чтобы с первыми схватками мне сделали кесарево, потому что полагается плановое». И в бесплатном вам опять отвечают, что в субботу врач не поедет, в выходные не кесарим. А тут индивидуальный подход и абсолютная безопасность. И в случае беды никто не отвернется.

– Понятно, что за бубны, шамана и кесарево после схваток заплатить можно. Но не кажется вам, что это в корне неправильно – платить за то, чтобы детей не искалечили?

– Конечно, хотелось бы, чтобы все были вежливы и безупречны бесплатно. Сейчас очень тяжело с медициной. У нас вы пришли, заплатили деньги и имеете право требовать, чтобы все было на высшем уровне. Но в госучреждении не платят ничего. Врач из Самары недавно публиковал квиток с зарплатой 9000 рублей. Несмотря на это, они очень стараются. Выживать там сейчас очень тяжело. Врачи тонут в жалобах, огромном потоке негатива, все время кому-то должны, и все это за 9000 рублей по 2-3-4 смены, я перед ними преклоняюсь.

Конечно, нас всех иногда подгрызает тот факт, что где-то людей спасают бесплатно, а я тут в лучших условиях сижу. Ну, скрутит меня, и я пойду спасать. Не могу сказать, что мы получаем космические зарплаты. Да, мы работаем в хороших условиях, лучших для врачей. И для пациентов, надеюсь, тоже. Закончится платная медицина – пойдем в бесплатную.

– Все же, когда я требую бубен, то понимаю, за что плачу. Но чтобы не искалечили…

– Вы платите за свою безопасность, комфорт. Если у вас будет стоять выбор, бесплатно оперироваться или платно, вы тоже сильно подумаете. Я прекрасно помню СССР, пионером была. Мне казалось, что впереди только светлое будущее. Но оно не оказалось таким уж светлым для бесплатной медицины.

– Чем ваша специальность отличается от других направлений в медицине?

– Большим позитивом. Огромной отдачей. Я не представляю, какая отдача в психиатрии. Не представляю, как отдыхают эти люди и где ищут источник вдохновения. Или как работают детские онкологи.

Я вижу улыбки, смех, детей, это очень заряжает. Мы счастливые люди, часто смеемся с пациентками во время родов. Чувство юмора очень помогает. Некоторые пары говорят: «Мы всем советуем идти к тебе, чтобы рожать и смеяться»

– Какие фильмы вы советуете смотреть женщинам и что смотрите сами?

– Если пациентка нервничает, я советую смотреть сериал «Друзья», они там прекрасно все рожают. Не надо смотреть сериал «Скорая помощь». Я помню, там родилась голова, они ее вставили назад и сделали кесарево. Это смотреть не надо. Есть замечательный сериал «Вызовите акушерку» и старые советские комедии, которые разгружают.

Кстати, мужьям, которые собираются на роды, мы всегда говорим: «Это будет не как в кино!» В фильмах часто показывают, что только она излила воды, бац – и сидит с месячным ребенком в руках. И многих пациенток мужья отказываются везти после того, как отошли воды. Они верят, что сейчас им на руки выпрыгнет ребенок. А женщина может еще сутки рожать. Ну, а вот это киношное «тужься-тужься, давай-давай» – точно, как в жизни. Только без макияжа.

Как сообщалось ранее, ярославский акушер-гинеколог, заведующая акушерским отделением ярославского областного перинатального центра Елена Степанова рассказала, чем опасны домашние роды и почему врачи приветствуют присутствие мужа в родзале.

Премьер-министр России Дмитрий Медведев поручил Минздраву и Минэкономразвития рассмотреть возможность приватизации служебного жилья медицинскими работниками, передаёт Парламентская газета.

«Рассмотрите возможность приватизации служебного жилья медицинскими работниками при условии продолжения ими профессиональной деятельности на прежнем месте работы», — говорится в списке поручений главы кабмина.

Кроме того, Минздрав и Минтруд рассмотрят возможность бесплатного зубного протезирования для инвалидов, приравненных к категории инвалидов Великой Отечественной войны.

В адрес главы кабмина поступило много персональных обращений и просьб о предоставлении помощи в сфере здравоохранения. Медведев поручил министрам и главам регионов разобраться в ситуациях, оказать содействие и принять меры.

Как сообщалось ранее, семье врачей удалось через суд выбить квартиру, обещанную им чиновниками Тотемского муниципального района.

Член Совета Федерации Ирина Руковишникова внесла на рассмотрение в Госдуму законопроект о борьбе с «аптечной наркоманией», передаёт regnum.ru.

Сенатор отметила, что в законодательство об административных правонарушениях не внесён особый порядок контроля за обращением лекарств.

Такие препараты, как пребагалин, тапентадол, тропикамид и циклопентолат, включены в Перечень лекарственных средств для медицинского применения, подлежащих предметно-количественному учету, в перечень включены также лекарственные средства, содержащие сильнодействующие, ядовитые, наркотические, психотропные вещества и их прекурсоры, в отношении которых на территории Российской Федерации действуют усиленные меры контроля, указала автор.

Предлагается ввести наказание за нарушение установленных правил оптовой торговли лекарственными средствами и порядка розничной торговли лекарственными препаратами, если эти действия (бездействие) совершены в отношении лекарственных средств для медицинского применения, подлежащих предметно-количественному учету, и не содержат уголовно наказуемого деяния. Предполагается, что штраф на граждан составит от 5 тыс. до 10 тыс. рублей, на должностных лиц — от 20 тыс. до 30 тыс. рублей или повлечет дисквалификацию на срок от одного года до трех лет. Штраф на лиц, осуществляющих предпринимательскую деятельность без образования юридического лица, может составить от 20 тыс. до 30 тыс. рублей или административное приостановление деятельности на срок до девяноста суток, на юридических лиц — от 10 тыс. до 150 тыс. рублей или предлагается административное приостановление деятельности на срок до девяноста суток.

Как сообщалось ранее, арбитражный суд Ростовской области вынес 17 решений о приостановке деятельности 20 аптек.

Фельдшер подмосковной подстанции скорой помощи Лика Римская рассказала «МК» о том, как представляют медиков пациенты, почему медработники не только спасают пациентов, но и спасаются от них и может ли фельдшер получать достойную зарплату.

Зарплаты

Первое время, при зарплате в 10 тысяч, которую я получала еще в Твери, я думала: Блин, зачем я это сделала! А потом вспоминаешь, что помогаешь людям. Не зря говорят, что медики почти все альтруисты.

Те, кто мечтает о большой зарплате, выезжают в Москву и Московскую область. А те, кто работает для души, они остаются на местах, где не очень много платят.

На «скорой» стало меньше работников

 Смотря о какой «скорой» говорить. Если о московской и подмосковной, то там вполне хватает людей, нет недостатка кадров, а вот на периферии большая проблема. Например, в Твери людей катастрофически не хватает. Приходят молодые специалисты, а через две недели уходят. Нагрузки большие в связи с тем, что людей мало, а хочется кушать и поспать.

Самые «тяжёлые» пациенты

Психологически тяжелее всего общаться с родственниками пожилых пациентов. Казалось бы, взрослые люди — должны себя контролировать, но они начинают иногда так чудить и такие истерики закатывать, что просто диву даешься.

Это происходит из-за чрезмерной суетливости, отсутствия такта и недопонимания действий врача. Вот недавно я работала одна на бригаде. Был вызов к бабушке, у которой сильное носовое кровотечение. Доехали быстрее, чем за 20 минут, но родственники меня встретили в штыки. Они носились по квартире и кричали, что их бабушка истекает кровью. И требовали не медлить с оказанием помощи. Хочу заметить: очень часто люди не понимают специфику работы врача и специфику работы фельдшера. Они не понимают, что сначала нужно осмотреть пациента и оценить ситуацию, как минимум померить давление, чтобы понять: давать таблетки или ставить капельницу. А родственники собрались толпой в одной маленькой комнате и, глядя, как я начинаю мерить давление, стали кричать: что вы делаете? Почему вы ей не помогаете? У нее кровь из носа течет, а вы ей давление измеряете. Это непрофессионально! Пришлось, конечно, и себя в руки взять, и попросить родственников выйти в другую комнату. Но все хорошо обошлось.

Эра пятикантропов и домашние роды

У нашего населения достаточно низкий уровень медицинской грамотности. В частности, речь идет о домашних родах. «Я хочу родить дома, потому что так заложено природой. Врачи не нужны. Раньше же рожали в полях, и все было хорошо», – вот мнение многих современных женщин, которые за естественность. Иногда будущие мамы нанимают домашнюю акушерку, доулу, а те предлагают им… дистанционные роды. Я вообще не понимаю, как акушерки, дипломированные специалисты, которые учились несколько лет для того, чтобы помогать женщине и ребенку во время родов, доходят до того, что по скайпу принимают роды. Ведь если вдруг что-то случится, ни одна «скорая» просто не успеет доехать. Даже в Москве. Если у ребенка, не дай бог, асфиксия, даже если через пять минут приедет скорая, мозг новорожденного за это время умрет. Допустим, ребенок родился, но не дышит, у него нет сердцебиения. Допустим, «скорая» приехала уже через 5 минут. Но пока врачи поймут, что случилось, пока они начнут оказывать помощь, и, даже если они ребенка спасут, – вероятнее всего, в дальнейшем малышу будет грозить инвалидность.

Я еще в Твери работала в акушерской бригаде, когда пару раз пришлось принимать роды дома, но последствий, именно с ребенком связанных, не было.

Ребёнок спас маму

Женщина страдает эпилепсией. Свои препараты она принимала вовремя и кормила грудного малыша смесью. Однако это не уберегло ее от очередного приступа. Папа, как я поняла, был на работе, а мама почувствовала себя плохо. При эпилепсии часто происходит «аура». То есть у человека до приступа есть ощущение: вот, сейчас начнется. И женщина решила пойти открыть дверь, чтобы позвать на помощь, но не успела, у нее начался приступ. А в это время трёхлетняя дочка, которая играла в планшете, позвонила папе по видеосвязи, показала ему маму, папа вызвал скорую, а потом приехал сам.

«Скорая» и «неотложка»

Неотложку вызывают, когда состояние не угрожает жизни. Бригада должна приехать в течение 2 часов. А самые срочные вызовы у скорой – бригада должна приехать в течение 20 минут. Эти сроки нарушаются в праздники, особенно в Новый год. Тогда задержки бывают большие: и по 6, и по 8 часов. Бывает, у тебя висит 100 вызовов. Через 5 минут к ним добавляется еще 30. И тебя отправляют не туда, кто раньше вызвал, а туда, где проблема рангом выше. Парализация, например.

На первом месте ДТП, утопления, когда человек не дышит, когда происходят обрушения, разминирование. У поликлиники тоже есть своя неотложная помощь.

Не удалось спасти

Была у нас странная семья. Когда ребенок умер у нас на руках, у мамы была невероятно спокойная реакция. Может, конечно, ее можно списать на состояние аффекта. Одним словом, мама была многодетная — у нее четверо детей. Таблеток наелись брат и сестра 3 и 4 лет. Девочке реанимационные мероприятия не помогли, а про мальчика мама даже не сказала – мы его сами заметили в углу, бледного, с признаками интоксикации. Мать призналась, что пыталась вылечить его активированным углем. Ну, подумаешь, ребенок горсть таблеток скушал… Мальчику мы промыли желудок и забрали его в больницу.

Бывает, приезжаешь в семью, даже если там один ребенок, и понимаешь, что она неблагополучная. Всюду валяются вещи, игрушки, коробки, мусор. Ребенок неумытый, в грязной одежде. Да и мама такая же, а иногда в алкогольном опьянении. Что мы можем сделать? Можем только полечить. Но мы не передаем информацию в отдел опеки. Мы можем только вызвать участкового педиатра на следующий день, а педиатр уже сам направляет тревожный сигнал куда следует.

Стереотипы о «скорой»

Наверное, у большинства такое мнение: фельдшеры скорой помощи – это лентяи, которые не хотят надевать бахилы, которые несут везде грязь и не извиняются за это. Они не понимают, что в нашей работе счет идет на секунды. У людей очень потребительское отношение к медикам. И вызывают на все подряд. Заснуть человек не может – звонит, помогите. Температура 37.2. Тоже трагедия.

Вызывают по пустякам и мужчины, и женщины. Еще любят вызывать в том случае, когда свело икру из-за недостатка микроэлементов. Но по телефону говорят —срочно, судороги! И вот мы мчимся, думаем, что у человека эпилепсия. А приезжаем и видим здорового мужчину лет 30-ти, который говорит: я спал, и у меня ногу свело, сделайте что-нибудь. А еще распространенной жалобой является шум в голове. По сути, мы ничего не можем сделать в этом случае, поскольку ишемия – это хроническое состояние, а не обострение. И приходится рассказывать пациенту, что для него это уже вариант нормы.

Безопасность медиков

Сейчас ведутся разговоры о том, чтобы мы ездили со скрытой камерой. Но пока это на уровне слухов. Подождем, когда нас все-таки обезопасят от людей, которые ведут себя не совсем адекватно. И хотя наша миссия — спасать людей, все чаще нас самих нужно спасать от пациентов.

Как сообщалось ранее, фельдшер челябинской скорой помощи Сергей (имя изменено) рассказал изданию о том, на сколько ставок приходится работать медикам, сколько вызовов за смену обслуживают, успевают ли пообедать, как обманывают пациенты, приукрашивая свои повреждения и что самое потрясающее в работе «скорой».

Росздравнадзор проверил более 1200 клиник пластической хирургии – в 70% из них выявили нарушения. В основном – это отсутствие круглосуточного наблюдения пациентов, использование незарегистрированных или фальсифицированных лекарств, а также низкая квалификация хирургов. Кроме того, не все клиники имеют достаточное оснащение, передаёт bfm.ru.

В мае прошлого года Минздрав расширил перечень оборудования. Теперь в каждой клинике должны быть стационарный рентгенаппарат, маммограф, кабинет переливания крови и своя лаборатория. Далеко не каждая частная клиника может себе позволить эти новшества, особенно если она небольшая. Да и сами хирурги говорят, что все это не нужно — обследование пациент проходит до операции и ресурсов для этого предостаточно.

Президент компании «Бьюти Плаза» Александр Тепляшин входит в пятерку лучших пластических хирургов мира. Он говорит, что встряхнуть эту отрасль в России давно пора. Получить лицензию раньше было довольно просто, и много врачей ринулись в пластическую хирургию, не имея никакого опыта, а ради снижения цен некоторые клиники стали использовать некачественные материалы. Но не все так однозначно, говорит Тепляшин.

«Причины разные, наведение порядка и в то же время это вопрос в какой-то степени монополизации рынка. Слишком много развелось нашего брата, потому что бесконтрольно выдавали лицензии. Уже там ниже нижнего, знаете. В поликлиниках стали под видом иссечения рубцов, уши делать за какие-то копейки, пластика век вообще в каждой подворотне. Но когда увеличено количество, неизбежно страдает качество. Люди, которые командуют этим рынком, связаны с правительством — это моя версия. Они же имеют свои центры, и они пытаются сократить количество действующих врачей для того, чтобы поднять цены на эти услуги. Эстетическая медицина — это отрасль бизнеса, там большие деньги крутятся», – считает Александр Тепляшин.

Одна из причин усиления контроля — гибель пациентов после пластических операций. В прошлом году летальных исходов было шесть. Это, конечно, немного по сравнению с общей статистикой смертей на операционном столе, но каждый случай вызвал широкий резонанс. Вот что говорит ведущий хирург клиники «Фрау Клиник» Сергей Блохин.

«Хирургия есть хирургия, там форс-мажоры могут возникать. Просто отношение к пластической хирургии очень негативное — типа человек по своей дури пришел, ему сделали, а он погиб. Но это операция. Любая операция может привести к летальному исходу. Да, могут быть определенные нарушения со стороны хирурга, анестезиолога, персонала. Надо случай каждый разбирать. Но это должны быть объективные расследования, а не уничтожение отрасли», – рассказал Сергей Блохин.

Москвич Сергей Каплан неоднократно делал пластику, и не все операции были удачными. По его словам, если вам рассказали о возможных последствиях и даже отговорили от операции — считайте, попался хороший хирург. Но чаще с пациентами это не обсуждают.

Пациентам не объясняют, что даже у такой простой операции, как корректировка носа, могут быть неприятные последствия, а грудные импланты нужно менять через десять лет. Как говорят бывшие пациенты, зачастую результат пластики не оправдывает ожиданий, а судиться с клиникой бесполезно. На случай негативных последствий помогло бы страхование ответственности врача, существующее в других странах. Но власти этот вопрос пока не рассматривают.

Как сообщалось ранее, Николай Дайхес, директор Научного центра оториноларингологии ФМБА России, член-корреспондент Российской Академии Наук, рассказал о деятельности подшефной ему организации, проблемах и достижениях.

Фельдшер челябинской скорой помощи Сергей (имя изменено) рассказал изданию 74.ru о том, на сколько ставок приходится работать медикам, сколько вызовов за смену обслуживают, успевают ли пообедать, как обманывают пациенты, приукрашивая свои повреждения и что самое потрясающее в работе «скорой».

«Спасаемся кофе, чаем, энергетиками»

— Образование у фельдшеров — среднеспециальное на базе медицинского колледжа. Срок обучения — три года восемь месяцев. После сдачи экзаменов получаем диплом фельдшера и сертификат: либо лечебного дела, либо скорой неотложной медицинской помощи. Соответственно, чтобы работать на скорой, нужен сертификат скорой помощи. Разумеется, есть у нас и люди с высшим образованием, это врачи: педиатры, кардиологи, реаниматологи. Но подавляющее большинство — фельдшеры. Со спецбригадами — кардиологами, реаниматологами — в Челябинске очень большой напряг.

График — обычная рабочая неделя. 40 часов в неделю. Но стандартно все приняты на полторы ставки. Это сутки через двое примерно. Почему? А тут как в анекдоте — на ставку не заработать, на две не выжить. Кто-то работает и на две ставки, есть такие, но это очень тяжело. По желанию выставляется график: с девяти до шести в будни, либо ночные смены, либо сутки через трое. Очень много совместителей работает и студентов. Они получают высшее медицинское образование, после определённого срока им выдают сертификат медицинской сестры — и можно работать в скорой помощи либо на ставку, либо на полставки. Днём учатся, ночью работают, а потом опять идут учиться.

У тех, кто работает сутками, смена обычно начинается в девять утра. У некоторых бригад — в восемь. Приходим мы заранее, надеваем спецформу, принимаем от предыдущей бригады медицинскую укладку с лекарствами, проверяем оборудование в машине. Это кислородные баллоны, дефибриллятор, аппарат ЭКГ, небулайзеры, родовые комплекты, шины, элетроотсасыватель, термосумка для сохранности растворов в зимнее время, носилки, аппараты внутрикостного доступа и всё такое. Всё это должно быть в чистых сумках, соответственно. Всё заряженное, всё работающее, с адекватным сроком годности, в исправном состоянии. Препаратов много для экстренной помощи. Есть общедоступные, как в любой аптеке: анальгин, дротаверин, супрастин. Есть препараты особого учёта, наркотические, которые применяются в экстренном случае — например, для обезболивания. Они, например, при открытых переломах применяются.

Обслужили один вызов, обслужили второй вызов, поступил третий, четвёртый, и так далее. Возвращение на подстанцию — по мере необходимости для пополнения укладки. Бывает, возвращаемся, когда вызовов на участке в городе нет. Пытаемся попить чаю, если получится. Если есть вызов, сразу выдвигаемся. Обычно ездим с вызова на вызов. И в течение дня — с девяти утра до девяти вечера — возвращаемся два-три раза. Буквально на пять–десять минут. Работаем без права на приём пищи, на отдых, на сон. Всё это происходит в минуты, когда есть время между вызовами. К этому привыкаешь. Спасаемся кофе, чаем, кто-то — энергетиками. Помогает жвачка, какие-то сосательные конфеты. У меня с наступлением ночи открывается второе дыхание. И, соответственно, ночью летом бывает такое, что вызова нет, и удаётся поспать часик. А потом опять получаем вызов — и вперёд.

Классический состав бригады — это два фельдшера или фельдшер плюс медсестра. Но, учитывая дефицит кадров, нередки случаи работы одного фельдшера. Спецбригады — это минимум два человека: врач и фельдшер или врач, фельдшер, медсестра. Фельдшеры ездят на все вызовы, а спецбригады — как запасной тыл. Фельдшерская бригада по необходимости может вызвать на себя уже спецбригаду. Разумеется, оказываем помощь, подготавливаем к транспортировке пациента и передаём спецбригаде.

«Описывают литры крови, а по факту царапина»

Бывает, что пациенты обманывают. Чтобы бригада приехала быстрее, утяжеляют состояние, расписывают всё в красках, перезванивают. Получили, допустим, вызов, движемся буквально пять минут, а они перезванивают, торопят. Разумеется, игнорировать такое нельзя. Приходится включать спецсигналы, рисковать, ехать быстрее. Вызывают, скажем, с кровотечением, описывают литры крови, а по факту там царапина. Либо вызывают к человеку без сознания на улице, говорят: «Без сознания, уже не дышит, синий». Приезжаешь, а там просто человек в состоянии алкогольного опьянения, причём полностью в сознании, адекватный. Бывает, конечно, и наоборот, когда необъективно оценивают ситуацию либо пациенты, либо их родственники. Говорят: «У него ничего страшного, оставьте его в покое», а там на самом деле угроза жизни. Скажем, пациенты с инфарктом миокарда. Или пациенты в алкогольном опьянении с тяжёлыми травмами головы недооценивают состояние, так как пьяные категорически отказываются от госпитализации. И с ножевыми ранениями отказываются, и с пулевыми — из-за криминального характера получения травм.

Бывает, требуют какой-то определённый медикамент ввести им. Или просто посмотреть, снять кардиограмму, послушать лёгкие, осмотреть, сделать перевязку, дать им таблетку, которая в аптеке стоит копейки. Бывает, кончилось лекарство — и вызывают «скорую», чтобы дали им это лекарство. Есть те, кто вызывает систематически. Мы их всех прекрасно знаем, их адреса, их историю заболевания. Есть те, кто получил какую-то, возможно, медикаментозную зависимость от препаратов. Но опять же… Мы вводим препараты по показаниям, при угрозе жизни, здоровью, а не по желанию пациента. Конечно, таких не очень много, но они есть — и изо дня в день вызывают. Реально каждый день, а иногда и не по разу. Вызов будет принят в любом случае, бригада в любом случае приедет, осмотрит от и до, потому что это очень серьёзно.

Есть у нас в городе много приезжих, допустим, с Таджикистана, Азербайджана, которые приезжают в Россию за оказанием медицинской помощи. Например, родить ребёнка. Такой контингент есть. Общий язык находить с ними, как правило, получается через родственников. Но был у коллег случай, когда поехали на вызов — а там парень из Мексики. Ему нужна была помощь, но он не мог ничего объяснить. Пришлось включать google-переводчик и общаться через google-переводчик. Госпитализация там не требовалась, он получил помощь, рекомендации — и всё закончилось очень успешно.

Сложно иногда работать с религиозными пациентами, которые не дают осматривать девушек, женщин, которым требуется помощь. Допустим, фельдшер-мужчина не может к ним прикасаться. Но тут вопрос ставится остро: либо фельдшер осматривает, либо уезжает. Решайте сами, что вам важнее.

Много конфликтов возникает на фоне госпитализации. Если у пациента нет показаний к госпитализации, многие просто требуют: увезите меня в больницу, пусть меня там прокапают, полечат немножко, как в советское время делали. Нужно понимать, что, даже если бригада скорой помощи доставит пациента в стационар, не факт, что его положат. Если показаний нет, то хоть «скорая» доставит, хоть сами они туда обратятся, их никто не госпитализирует. То же самое с выбором. Не хочет пациент ехать в эту больницу, ему нужна другая больница. Но всё это строго регламентировано, маршрутизация зависит не от бригады скорой помощи, а от диагноза, от прописки или места взятия. Разумеется, при угрожающих жизни состояниях пациент доставляется в ближайший стационар.

«Сектор приз» на барабане

Мой первый опыт работы с наркоманами — десяток человек в передозе сразу. Ехали-то к одному с непонятным поводом «человеку плохо», а там — «сектор приз» на барабане. Но с ними всё относительно просто: после введения антидота они быстро приходят в себя и стараются ретироваться. Обычно их в общественных местах находят — на лестничной клетке, парковке или детской площадке.

Кстати, если человек пьяный, это не повод для отказа в медицинской помощи. Потому что у пьяного человека объективно может что-то заболеть, может произойти алкогольный психоз, может случиться инфаркт или инсульт, упасть уровень сахара в крови — и у него будет неадекватное поведение.

Конфликты происходят. К счастью, не так часто. Если стоит вопрос безопасности медицинского работника, есть определённые инструкции, что делать. Нужно максимально быстро уйти с вызова, сесть в машину и покинуть место происшествия. Если объективно видишь угрозу своей жизни, то отзваниваешься в диспетчерский центр, сообщаешь о ситуации. По необходимости приезжает наряд полиции, уже с ним скорая заходит и выясняет, нужна медицинская помощь или не нужна. Если пациент становится буйным, есть угроза физической расправы, может быть вызван наряд полиции или психиатрическая бригада — по показаниям.

Иногда пациенту не нужна помощь, и он вызвал скорую, чтобы его просто посмотрели, просто с ним поговорили. И потом он начинает жаловаться, что бригада скорой помощи улыбается или, наоборот, грустная. Бригада скорой помощи не поздоровалась или помятая на вид. Были жалобы на самом деле. Звонили и говорили: «Вот, бригада скорой помощи не попрощалась с пациентом! Какие-то они хмурые, помятые, неулыбчивые». Были жалобы, что улыбчивые. Причём за смену могут пожаловаться так на одну бригаду даже. Но при оказании медицинской помощи нет стандартов — улыбаться или не улыбаться. Самое главное — найти общий язык с пациентом, выяснить, что с ним случилось, помочь. Если он говорит: «У меня всё болит, ничего не помогает», должны быть дополнительные вопросы.

Часто пациенты или их родственники просят (иногда требуют даже) надеть бахилы. Однако этот вопрос уже неоднократно поднимался на обсуждении и на станциях скорой помощи, и в Минздраве. Пока ответ однозначный — обязанности надевать бахилы нет. Ну и глупо всё-таки беспокоиться о чистоте полов, когда стоит вопрос жизни, а если вопрос не стоит, то для чего нужна «скорая»? Но, когда ситуация позволяет, всё-таки бахилы надеть можно, и некоторые бригады это делают.

В зимнее время при эпидемиях очень много вызовов с вирусной инфекцией: высокая температура, кашель, насморк. В этом году было много пневмоний. А сейчас, когда снег растаял, когда майские праздники наступают, разумеется, будут алкогольные опьянения, отравления шашлыками некачественными. В летний период характерен спад вызовов, всё относительно спокойно, сверхнормативной загрузки нет, когда бригада по 25–30 вызовов обслуживает, как зимой. Но много пациентов с кишечными отравлениями, с дорожными травмами, допустим, мотоциклистов. Или бывают травмы, связанные с летними видами спорта — паркуром, футболом. Ещё в летнее время у людей отпуска, ночные прогулки, ночные потасовки, травмы криминального характера. В весенне-осенний период — дорожно-транспортные происшествия, связанные со скользкими дорогами.

«На ставку не заработать, на две не выжить»

На заполнение документов времени не выделяется определённого. После выхода из квартиры мы не имеем права стоять и заполнять документы. Как вышли с квартиры, обязаны отзваниваться. В приёмном покое, когда мы передаём доктору пациента, с момента приезда в стационар до звонка в диспетчерский пункт должно пройти максимум 15 минут. То есть мы привезли пациента, переложили его на каталку, завезли, передали доктору — и сразу отзваниваемся. Если происходит какая-то задержка, если прошло больше 15 минут, всё это потом разбирается, выясняются причины — и по результатам проверки даже может быть выдвинуто дисциплинарное взыскание. Так как у нас машины оснащены системой ГЛОНАСС, всё это отслеживается.

За опоздание на работу, за невыход в график бывают дисциплинарные взыскания. По жалобам пациентов, бывает, наказывают. Если врач или медсестра нагрубили пациенту или что-то сделали не так, всё это разбирается, выявляется, по результатам проверки может быть наказан фельдшер или врач. Или за несоблюдение правил: не проверили наполненность кислородного баллона, не проверили заряд дефибриллятора, аппарата ЭКГ, сроки годности у лекарств прошли. Всё сильно зависит от ситуации. Либо ты вернулся на подстанцию в течение дня для пополнения кислородного баллона и заряда ЭКГ, либо проверяющий это заметил до того, как заметил ты. Это может быть лишение премии на месяц или лишение 50% премии на три месяца — вплоть до лишения 100% премии на год. Или увольнение без права работать в медицине — за некачественное оказание помощи, за халатность.

Если брать премию, она называется «доплата за качество работы», то на ставку у фельдшерских бригад это 10–12 тысяч. И если лишают на год, это очень ощутимо. Базовая зарплата, ставка у фельдшерских бригад — 6 тысяч, у врачей 12–15 тысяч. Есть доплаты за выход в ночное время. Они считаются по часам. Есть доплаты за стаж работы, за вредность, за переработку. К примеру, я поехал на вызов в половину девятого, за полчаса до окончания смены, обслужил вызов и приехал на подстанцию в 12. Переработка три часа. За эту переработку доплачивается рублей 50–70 в среднем за час. Обычно происходит не сразу на три часа, а где-то 15 минут, где-то 30. Всё это суммируется и выплачивается. Плюс уральский коэффициент, доплаты за выслугу лет, праздничные — за работу 1–2 января, 9 Мая, 8 Марта. Если работа выпадает, её оплачивают в двойном размере.

Вообще скорая помощь работает без выходных — 24 часа в сутки, семь дней в неделю. Это работа, где каждый новый вызов — неизвестность. И это, наверное, самое потрясающее. Например, говорят по телефону «судороги у ребёнка», а по факту ребёнок замёрз и дрожит от холода. Или говорят «температура», а на деле там оказывается пневмония с дыхательной недостаточностью и низким давлением. Лечишь и везёшь такую «температуру» в реанимацию. И так вызов за вызовом, к концу смены их может набежать и 25… Но, несмотря на усталость, на боль в спине, на голод ты не имеешь права на ошибку. Как бы ни было тяжело, ты обязан сделать всё, что в твоих силах. Скорая — место, где каждая секунда промедления может стоить жизни. Это место, где твои знания теории решают всё, а практические навыки отточены до такой степени, что ты можешь в темноте на ощупь найти нужное лекарство из укладки и поставить внутривенно укол в автомобиле, движущемся с сиреной на полной скорости.

Как сообщалось ранее, недавно в соцсетях активно обсуждали тему о том, как врач благовещенской скорой помощи Андрей Лялин на вызове к лежащему пьяному мужчине потрогал его ногой. В соцсетях разразились бурные дискуссии, а доктора сразу же уволили.

Министр здравоохранения России Вероника Скворцова заявила, что в ряде регионов обострилась ситуация, когда пациентов выдавливают из системы ОМС, заставляя обращаться в частные клиники, передаёт medvestnik.ru.

Министр призвала коллег в субъектах ЮФО взять этот вопрос под личный контроль. «Выдавливание из программы ОМС происходит вопреки тому, что она имеет хорошее финансовое обеспечение и по итогам года субъекты имеют остатки на счетах, – подчеркнула Вероника Скворцова. – То есть деньги не осваиваются. Если вы еще не развили свою инфраструктуру до такого уровня, чтобы пациент мог получить всю необходимую помощь в одном месте, тогда заключайте договоры с частными организациями, работающими в ОМС, сделайте так, чтобы человек не платил из своего кармана».

С этим согласился и руководитель Росздравнадзора Михаил Мурашко, подчеркнув, что особо остро она стоит в Ростовской области и Краснодарском крае. «В Краснодарском крае осуществляют медицинскую деятельность 1641 муниципальное и государственное лечебное учреждение и 4265 – частных клиник, при этом обеспеченность врачами составляет 33,3 на 10 тыс. жителей, – сообщил он. – В Ростовской области эти показатели составляют 829, 2327 и 30,5 соответственно. Для сравнения: в Астраханской области число государственных и коммерческих клиник примерно одинаковое: 330 и 361, а уровень обеспеченности врачами равен 47,20».

Выступающие констатировали, что невысокая обеспеченность медицинскими специалистами плохо коррелирует с уникальной ситуацией, которая сложилась в Южном федеральном округе. Мало того, что подготовку кадров для здравоохранения здесь осуществляют сразу 10 вузов – такой концентрации, по оценке Минздрава, больше нет ни в одном округе, контрольные цифры приема постоянно увеличиваются – за пять лет (с 2015 по 2021 год) рост достигнет без малого 40%.

Как сообщалось ранее, председатель Счётной палаты России Алексей Кудрин поддержал инициативу министра финансов Антона Силуанова о том, что взносы по ОМС необходимо перенести с региональной ответственности на федеральную.

В Магаданской области Минздрав запроси у главврачей региональных больниц информацию о возможности привлечения докторов «вахтовым методом», передаёт vesma.today.

В тексте запроса сказано, что проанализировать нужно возможность предоставления работникам служебного жилья и особых условий труда в соответствии с положениями главы 47 Трудового кодекса (Порядок разработки проекта соглашения и заключения соглашения).

Там же главных врачей просят оценить эффективность “вахты” в решении проблем кадрового дефицита. Отметим, в документе говорится, что письмо направлено “в связи с запросом Минздрава России”.

В медицинских группах WhatsApp в Магадане идет живейшее обсуждение этой идеи. Местные врачи недоумевают, как будет выстроена система “вахтового метода”. Неясно, будут ли людям, которые приедут на “вахту”, оплачивать отпуск, непонятно, где они будут жить. Ведь многим медучерждениям давно не выделяют никакого жилья для приезжих специалистов.

“За зарплату меньше 200 тысяч сюда вряд ли кто-то поедет, – рассказала один из работников больницы города, – снять квартиру – 25 тысяч рублей. Плюс компенсируем оплату дороги. И получается, что такой специалист будет обходиться нам в 300 тысяч рублей в месяц.

Плюс, если сюда поедут хирурги и анестезиологи, то они должны будут здесь оформить допуск к наркосодержащим препаратам. А он делается не менее месяца. Но даже если эту проблему решат на законодательном уровне, то как быть с “вхождением в коллектив”. Как понять, какого качества специалист приедет?”.

Между тем, кадровый голод в медицинской сфере на Колыме ощущается очень сильно. Многих специалистов нет, а профессионалы высокого уровня покидают область.

Как сообщалось ранее, в Кемеровской области врачам дефицитных специальностей планируют выплатить по одному миллиону рублей из средств регионального бюджета.

Расследование уголовного дела – долгий и сложный процесс. Для исключения ошибки необходимо крайне объективно и всесторонне рассмотреть обстоятельства произошедшего, беспристрастно выслушать стороны процесса, что в итоге занимает долгие месяцы или годы. Но! У Первого канала свой уникальный подход к расследованию преступлений.

Команда программы «Мужское/женское» легко разбирается в самых запутанных уголовных делах всего за час эфирного времени. Так, совсем недавно, эксперты первого канала без суда и следствия вынесли обвинительный приговор, окрестив целый коллектив Волгоградских докторов «убийцами в белых халатах».

Для понимания всей абсурдности ситуации хотелось бы подробнее осветить состав экспертной комиссии, в компетенцию которых вверено расследование дела о врачебных ошибках.

Во-первых это ведущая шоу – многодетная мать и домохозяйка со стажем – Юлия Барановская. В ходе передачи создаётся ощущение, что интеллект Юлии застыл на этапе школьной программы, так как школа – последняя ступень ее образовательной биографии.

Так же в студии присутствуют «многоуважаемые» приглашённые эксперты. Среди таковых: профнепригодные певцы, всеми забытые артисты, в общем весь сброд, для которого участие в низкопробном шоу последний шанс напомнить о своей бесталантной личности. «Звёздами» экспертной комиссии в программах подобного уровня являются участники Дома 2. Весьма странно, что люди, жизненным приоритетом которых являются публичные половые сношения в эфирах «реалити» шоу, берутся давать правовую оценку действиям врачей. Командует этим курятником, человек, которого скоро разорвёт от чувства собственного превосходства, Александр Гордон.

В основу этого похабного шоу легла вполне реальная и весьма трагичная история молодой женщины, погибшей на 28-й неделе беременности. Если убрать сопли, слюни, слезы и крики родственников, то объективно история выглядит так.

Беременная женщина с подозрением на грипп была госпитализирована в инфекционный стационар города Волгоград, инфекция осложнилась ДВС синдромом, маточным кровотечением. Женщину переводят в перинатальный центр, родоразрешают, плод погибает. Массивная кровопотеря в родах приводит в полиорганной недостаточности, далее более 10 сеансов гемодиализа, но увы, женщина погибает. Печальному исходу способствует аутоиммунный гепатит в анамнезе.

Эксперты первого канала и родственники погибшей уверены, что врачи своим бездействием и халатным отношением намеренно убили пациентку и заплатили патологоанатому, что бы тот подменил органы для сокрытия следов убийства. Звучит как бред человека с покалеченной психикой. Но экспертам первого канала удаётся-таки подтвердить эту версию.

Итак, рассмотрим доказательную базу.

Один из самых весомых аргументов, подтверждающий факт внутрибольничного убийства, – «родственники уверены, что врачи убили». По заявлению мужа умершей женщины, он привёз в больницу почти здоровую жену со здоровым ребёнком во чреве, а забрал мертвую и без ребёнка. Логика железная: если привёз живую, а забрал мертвую, то в больнице врачи убили. Точнее не сам привёз, а доставили бригадой СМП с температурой 40, с подозрением на тяжелую вирусную инфекцию – грипп, с отягощённым анамнезом в виде аутоиммунного гепатита. Нет сомнений, что женщина выглядела очень здоровой и веселой. Ребёнок наверняка родился тоже здоровым, но врачи что-то перепутали, не то вкололи или уронили. Ничего не предвещало беды: 28 недель беременности, роженица с гриппом, осложнённым ДВС-синдромом, маточное кровотечение и гепатит в придачу. Согласитесь, идеальная ситуация для рождения здорового малыша.

Но слезы мужа самый весомый аргумент, перед которым здравая логика бессильна.

Диванные эксперты считают вину врачей почти доказанной.

Теперь осталось доказать, что в морге органы женщины подменили, чтобы скрыть следы убийства. Дело в том, что муж погибшей организовал экспертизу, в результате которой было установлено, что образец печени, взятый у пациентки для патологоанатомического исследования принадлежит не ей, а неизвестному мужчине. Случайно был подменён препарат печени или умышленно, кем, когда и зачем – это вопросы, на которые пытается найти ответ следственный комитет. Но родственники уверены: патологоанатом за денежное вознаграждение подменил орган, чтобы скрыть следы убийства.

И у Первого канала есть «козырь» в кармане – свидетель «убийства», эксперт лечебного дела уровня «Бог», встречайте – санитарка морга! С первых же слов своей разоблачительной речи она завоевывает уважение студии. Светлана – санитарка с большим трудовым и, похоже, алкогольным стажем. Глядя на неё, создалось ощущение, что за пару стаканов лечебного зелья Света готова продать душу дьяволу, а уж облить грязью врачей, да ещё и на всю страну – святое дело! Светлана заявляет, что ей «никогда не нравилось, как проводит вскрытия этот врач». Не желая обидеть санитаров, хочется отметить, что оценивать уровень профессионализма врачей, не совсем «их ума дело». Границы «санитарной» компетенции очерчены швабрами, утками и грязным постельным бельём, и выходить за эти рамки не стоит. Если конкретно, то в работе патологоанатома санитарку не устраивает, что он суетится, «переходит с одного со стола на другой». Свете хорошо известно, что патологоанатом регулярно подменивает органы, прикрывает за денежное вознаграждение своих коллег. Санитарка уверена, что врачи, в свою очередь, халтурят, поэтому пациенты у них «мрут как мухи».

После такой разоблачающей речи народные массы трепещут от негодования. Теперь уж точно факт убийства не вызывает сомнений. Здесь появляется ещё одна народная версия: возможно врачи работают организованной преступной группировкой! Сначала дружно убивают, потом подменивают органы, и не просто подменивают – органы продают! По мнению народных экспертов забор органов для трансплантации происходит именно так: в морге на грязном столе, грязным ножом патологоанатом по-мясницки отрубает печень, по-тихоньку кладёт в полиэтиленовый пакет, а вечерком после работы идёт на чёрный рынок органов, что за углом больницы, и пытается «толкнуть» свежую печень.

Итак, в сухом остатке мы имеем железную доказательную базу убийства пациентки: слезы родственников и «экспертное» мнение санитарки.

Приговор вынесен и обжалованию не подлежит! Студия требует сварить всех врачей в одном котле. Занавес. Спектакль окончен.

Читайте также: «На федеральном канале считают допустимым без медицинских знаний оценивать врачей».

В Анжеро-Судженске два сотрудника больницы объявили голодовку в знак протеста увольнениям и переводам санитарок в уборщицы.

«Голодовка началась сегодня в 8 утра. Сейчас решаются технические проблемы с организацией интернет-трансляции из квартиры, где участницы собираются ночевать. Две участницы, как и говорилось», – рассказал сопредседатель межрегионального профсоюза «Действие» Андрей Коновал изданию «МБХ».

По его словам, каждый вечер участницам голодовки будут измерять три показателя состояния здоровья: уровень сахара, давление и вес.

Ситуацию изданию «Вести-42» прокомментировала главный врач учреждения Ольга Козлова. Она уточнила, что увольняют людей в рамках трудового законодательства.

«Были внесены определенные изменения в штатное расписание. 39 санитарок на городской больнице осталось, остальные, те, которые не подходят под профстандарт, им предложено перевестись. 90 человек, подписали заявления и работают уже. О полной ликвидации младшего медперсонала не может быть речи», — отметила Козлова.

Коновал добавил, что в больнице работает съемочная группа. Он предположил, что журналисты приехали по приглашению и будут готовить материалы в пользу администрации.

«Вчера был такой ролик выпущен, якобы пациенты в соцсетях жаловались на санитарок в акушерском отделении. Утверждали, что у санитарок длинные ногти, нет спецодежды. Это какой-то вброс, готовится черная кампания против участниц», — добавил Коновал.

Как сообщалось ранее, сотрудники Можайской подстанции Московской областной станции скорой помощи объявили «итальянскую забастовку», их требования опубликовали в группе профсоюза медработников «Действие».

В Магаданской области между посёлками Уптар и Сокол под Магаданом произошло лобовое столкновение автомобиля санавиации и микроавтобуса, который выехал на встречную полосу. В аварии погибли оба водителя и пассажир УАЗа, передаёт РИА Новости.

«Сейчас на месте работают полицейские. О причинах говорить рано, ясно только, что произошло лобовое столкновение автомобилей Toyota Hiace и УАЗ, принадлежащий “Санавиации”. Погибли оба водителя и пассажир машины “Санавиации”», – рассказали в ГИБДД.

Ещё двоих пассажиров машины “Санавиации” доставили в Магаданскую областную больницу, у них диагностированы черепно-мозговые травмы.

«Автомобиль “Санавиации” следовал как раз из областной больницы в посёлок Палатка, он перевозил пациента в районную больницу. Пожилого человека сопровождал его сын, молодой человек погиб в ДТП. А его отец сейчас снова госпитализирован. В больнице и медик, его сопровождавший. У них обоих черепно-мозговые травмы, возможно, и переломы. Сейчас их обследуют врачи», – рассказали изданию в медучреждении.

Как сообщалось ранее, в Крымском районе Краснодарского края вечером 21 апреля произошло смертельное ДТП с участием скорой помощи и внедорожника BMW X5.

В московской школе № 2001 мать первоклассника напала на врача. Администрация учреждения разбирается в ситуации, передают РИА Новости.

Директор школы Алексей Бойков подтвердил произошедшее.

«Сегодня, 24 апреля, учащийся 1-го класса ударился о дверной косяк. Педагог незамедлительно вызвала бригаду скорой помощи и сообщила об инциденте родителям мальчика. Пришедшая в школу мама устроила скандал, ударила врача и забрала сына, несмотря на советы медиков направить школьника для профилактического обследования в медицинское учреждение», – рассказал директор.

Он добавил, что администрация приложит все усилия для урегулирования ситуации.

«Администрация школы понимает беспокойство мамы мальчика и приложит все усилия для выстраивания конструктивного диалога. Также для разрешения ситуации будут привлечены компетентные органы», – заключил Алексей Бойков.

Как сообщалось ранее, в Московском медучреждении 84-летний пациент набросился на врача.

Средняя зарплата врача к 2018 году выросла на 120% в сравнении с 2012 годом и теперь составляет 75 тысяч рублей. Об этом рассказала министр здравоохранения России Вероника Скворцова, передаёт ТАСС.

«Средняя заработная плата по сравнению с 2012 годом увеличилась у врачей на 120% и составила 75 тыс. рублей, у среднего медицинского персонала – на 92%, до почти 37 тыс. рублей, у младшего – выросла на 227%, до 34,3 тыс. рублей “, – рассказала она.

Скворцова отметила, что в 2018 году полностью завершился перевод работников медицинских организаций на “эффективный контракт” – то есть работу по установленным показателям и критериям эффективности.

“В большинстве субъектов Российской Федерации средняя величина должностных окладов врачей и среднего медицинского персонала увеличилась в полтора-два раза, что делает оплату труда более стабильной”, – сказала министр. Также, по ее словам, были разработаны меры социальной поддержки медицинских работников.

Как сообщалось ранее, травматолог Алексей Карчинский честно рассказал о своих рабочих буднях: пациентах, которых приходится зашивать по несколько раз из-за их небрежности, глупых травмах и, где приходится подрабатывать врачу с окладом в 12 тысяч рублей.

20 апреля в Мурманске состоялось совещание врио губернатора региона Андрея Чибиса и всех главврачей Кольского полуострова. Руководителей собрали, чтобы совместно разработать антикризисный план, который должно будет выполнять каждое медучреждение, передаёт KP.RU.

«Безусловно, решить все проблемы в медицине одномоментно, невозможно. Я попросил собрать всех главных врачей области, чтобы это была наша общая история, а не план, навязанный сверху со словами «Будем делать так!». Тот набор решений, который мы с вами примем, должен заработать повсеместно, а не в одной отдельно взятой поликлинике. Поэтому призываю к максимально открытому и конструктивному разговору. Если есть какие-то вопросы или возражения, давайте обсудим, – заявил Андрей Чибис.

Также врио главы региона отметил, что необходимо защитить врачей от информационного давления пациентов, которые, как правило, выливают на них накопленный негатив от сбоев в работе систем регистратуры, невозможности записаться неделями, а порой и месяцами к тому или иному специалисту и так далее. Конечно, не все в здравоохранении зависит от людей на местах. Поэтому, например, дискуссии с фондом медицинского страхования на тему тарификации он частично взял на себя. Врио губернатора Заполярья подчеркнул, что динамика качественных изменений, в том числе, и в отношении к пациентам должна быть видна.

«В течение месяца с каждым главным врачом будет подписан соответствующих договор, где по каждой больнице буду расписаны индивидуальные показатели с учетом специфики. Это дополнительная мотивация для учреждений. Кроме того, будут предусмотрены дополнительные поощрения для тех, кто выполняет и перевыполняет эти показатели, – отметил Андрей Чибис. – Отдельная проблема – накопленные долги больниц: тяжело думать о развитии, если тебе вот-вот отключат свет. Ее мы тоже будем решать, работая с каждым учреждением индивидуально.

Как пояснил Андрей Чибис, антикризисный план предусматривает, как организационно-технические решения, которые позволят улучшить качественно обслуживания пациентов без особых затрат, так и постепенное, но энергичное решение тяжелых проблем, касающиеся нехватки узких специалистов и ремонта помещений.

«Не для кого не секрет, что сейчас можно дистанционно записаться к врачу. Как только ты это делаешь, запись закрывается. Но по факту 30% пациентов не доходят до специалиста. Получается, что и запись закрыта, и доктор простаивает, и другие люди попасть к нему не могут. Одно из решений – обзвон пациентов, с просьбой подтвердить свой визит к специалисту. Это позволит на 20% решить эту проблему и сделать существенный рывок вперед в условиях нехватки врачей», – приводит конкретный пример врио губернатора Мурманской области.

Чтобы контролировать ход исполнения договора, губернатор планирует регулярно встречаться с главврачами, чтобы они отчитывались о выполнении антикризисного плана.

«Презентация этого плана будет в общем доступе. Причем мы специально объясним все простым языком, чтобы получить обратную связь от северян, а заодно понять, работает то, что мы разработали, или нет», – заключил Андрей Чибис.

Как сообщалось ранее, дефицит врачей в Мурманской области составляет порядка 700 специалистов. Правительство региона в лице губернатора Марины Ковтун 28 января сообщило о возможном решении данной проблемы путём привлечения соотечественников, желающих переселиться в РФ, на работу в отдаленные районы области.

Медики Глазовской межрайонной больницы (Удмуртия) измотаны вынужденными переработками и низкими зарплатами, поэтому готовы выйти на митинг, передаёт udm-info.ru.

Они запланировали протест на 21 апреля, но 20-го числа с ними сели за стол переговоров представители независимого профсоюза «Действие», первый замминистра здравоохранения Удмуртской Республики Георгий Щербак, главврач Глазовской больницы Елена Ворончихина и представитель больничного профсоюза Ольга Попова.

Медики согласились временно отменить митинг, чтобы обсудить свои требования за «круглым столом». Однако, результатами встречи медработники остались недовольны.

«Для меня основным вопросом на этой встрече было выполнение «дорожной карты». По Указу Президента России № 597 и Постановлению Правительства № 2599 о повышении зарплаты медицинскому персоналу мы с 2017 года ждали обещанные 200% от средней заработной платы врачам и 100% медсестрам. И вот, долгожданный 2018… Наступил… Прошел… А где деньги? В СМИ протрубили: главврачи всей России отчитались, что медики теперь у нас богатые, – рассказала врач-педиатр Глазовской межрайонной больницы Ирина Бегишева.

По словам доктора, выходит, что оптимизация сократила всех «лишних» врачей, медсестер и санитарок, снесла ФАПы и заставила работать оставшихся за двоих-троих.

«Вот вам и «дорожная карта». В нормальное советское время, при нормальных законах это чудо называлось простым юридическим словом «совместительство». Заметьте, слово не ругательное. Почему его заменили на выражение «дорожная карта»?» – удивляется она.

Владимир Путин призывал к улучшению обслуживания населения.

«Идея неплохая, – считает Бегишева, – но ее реализация не выдерживает никакой критики. Чиновники из правительства не подумали, что, работая на 2-3 ставки, медик становится злым, невыспавшимся, больным, невнимательным к жалобам пациентов. Чаще делает ошибки. Врачебные ошибки! Вам, уважаемые пациенты, нужны врачебные ошибки? А раздраженные от переработки медсестры или злые санитарки? Никто не обращает внимания на ваши стоны, не убирают судно, не помогают повернуться в кровати, сесть, встать, дойти до туалета, сменить вовремя повязку, поговорить и утешить… Увы, это не наша вина. Мы измотаны вынужденными подработками».

По ТК РФ медики могут работать не более полутора ставок. Зимой Ирина Бегишева обратилась с жалобой в республиканскую прокуратуру в Ижевске и Администрацию Президента России с просьбой разобраться: почему для того, чтобы выполнить «дорожную карту», в октябре и ноябре 2018 года ей пришлось работать на две с половиной ставки? Она и сейчас этим возмущена:

«Это нарушение Конституции РФ, дающей право на отдых. И нарушение Трудового Кодекса РФ, регламентирующего переработки не более полутора ставок. Почему приходится столько работать? Потому что низкие зарплаты».

По словам Ирины, профсоюз «Действие» остановил оптимизацию в больнице и пытается защитить права и медиков, и пациентов, в отличие от родного профсоюза больницы УРО ПРЗ РФ, который вместо того, чтобы «выбить» из начальства законно положенные доплаты по «дорожной карте», пошел навстречу руководству, и законодательно внес изменение в локальные акты: теперь врач может работать на две ставки!

«И это действие профкома Глазовской больницы в ответ на мое письмо! Здравствуй, милая работа, буду здесь жить! Буду иногда звонить домашним, чтоб не забывали, – возмущается Ирина действиями профсоюзной организации. – По ТК РФ, по тем статьям, которых еще не коснулась рука профсоюза УРО ПРЗ РФ, мы можем отказаться от подработок. Правда, и доплат тогда не будет».

Георгий Щербак выслушал медиков и пообещал во всем разобраться.

Медработники глазовской межрайонной больницы решили: в случае невыполнения минздравом УР и руководством Глазовской больницы всех их требований, они подадут повторное уведомление на митинг и проведут его, они будут продолжать отстаивать свои законные интересы.

Как сообщалось ранее, сотрудники Можайской подстанции Московской областной станции скорой помощи объявили «итальянскую забастовку», их требования опубликовали в группе профсоюза медработников «Действие».

Росстат опросил 60 тысяч домохозяйств методом интервью с каждым из членов семьи и выяснил, что в 2018 году каждый десятый россиянин старше 15 лет ждал скорую помощь более 40 минут.

По данным saratovnews.ru, большое количество саратовцев прокомментировали данные Росстата, отметив, что ждали бригаду по несколько часов.

Данные ведомства расходятся со статистикой Минздрава, который назвал сообщения о долгом доезде медиков «субъективной оценкой граждан». Ранее министр здравоохранения Вероника Скворцова заявила, что «в 2017 году показатель 20-минутного прибытия кареты медиков обеспечен почти в 89% случаев на всей территории страны».

По закону, время прибытия «скорой» в течение 20 минут распространяется только на экстренные вызовы.

Большинство российских экспертов отрасли называют одной из главных причин медлительности «скорых» устаревший автомобильный парк. Кроме того, на время приезда врачей очень сильно влияет плохое качество дорог (особенно – в регионах), «сдобренных» осадками, авариями и, соответственно, пробками. В подобных условиях «скорая» может просто не доехать до целевого пациента – по крайней мере, до живого (страшно даже представить, что творилось в Саратове прошедшей зимой).

Один из важнейших факторов – кадровая укомплектованность. По данным некоторых российских специалистов, в регионах бригады скорой укомплектованы лишь на 50-60%. Количество же подстанций скорой помощи при этом постоянно уменьшается: если в 2011 году в стране было 2940 подстанций, то год назад их оставалось всего 2460. Плюс к этому, наблюдается регулярный отток молодых врачей, которые буквально мечтают покинуть данную специальность из-за низких зарплат и тяжелых эмоциональных нагрузок…

Сотрудник Саратовской областной больницы Виктория Фёдорова рассказала, что ситуация с автопарком «скорой» совсем не однозначная. У службы есть и новые «мерседесы», и старые «буханки», но их техническое состояние на собственно скорости «скорой» сказывается редко: с «мигалкой» и при том, что «скорую» пропускают другие автомобили, до места доедут и те, и другие настолько быстро, насколько это позволяют наши дороги. А дорожную ситуацию никак нельзя снимать со счетов – она может поломать любые планы, в том числе и планы «скорой».

«Вы вспомните только нынешнюю зиму в Саратове – она оказалась для «скорой» исключительно тяжелой. Было очень много случаев падения людей с крыш в процессе их очистки от снега, травм от схода с крыш снега и льда, сердечных приступов у граждан, перетрудившихся на уборке снега. То есть вызовов было много, а бригад-то – столько же», – отметила медик.

Кроме того, по словам Виктории Фёдоровой, в современном «обществе потребления» у людей сформировались завышенные ожидания относительно всего, в том числе и относительно медицины. И когда эти ожидания не оправдываются, люди склонны предъявлять жесткие претензии к тем, кто «под рукой» – к врачам. А врачи, между прочим, выкладываются по максимуму, и это при том, что врачей, и вообще персонала, на «скорой» на так-то много, и это – основная проблема службы.

«Если имеется 15 автомобилей и при этом всего 5 бригад, это значит, что по вызовам будут ездить только 5 машин, а остальные – стоять в гараже. К тому же скорая помощь – очень специфический вид медпомощи. Тут не получается отводить по 15 минут на пациента. Бригаде приходится на месте решать, нужно ли пациента госпитализировать и куда, потом транспортировать в больницу, которая, кстати, может и не принять его, а перенаправить еще куда-то, и везет пациента опять «скорая». Порой по 2-3 часа приходится разъезжать по городу», – пояснила сотрудник больницы.

Она добавила, что никто не принимает во внимание, с какой скоростью разрастается город, сколько новых микрорайонов появилось в Заводском, Ленинском и других районах. А новых подстанций что-то не наблюдается – хорошо еще, что конкретно у нас их число не сокращается.

«Как я уже говорила, самая серьезная проблема на «скорой» – дефицит кадров. Причем тут тоже есть свои нюансы, затрудняющие ситуацию. Работа на «скорой» очень тяжелая и даже опасная. Ты все время в дороге, которая, что называется, «полна неожиданностей». Ты никогда точно не знаешь, что и кто ждет тебя на вызове – а там может быть и пьяный хулиган, и наркоман в поисках дозы, и преступник. В общем, выпускники медвузов в «скорую» в очередь не стоят, тем более что никаких особых материальных выгод эта работа не обещает. Не рассматривать же всерьез как выгоду четырехпроцентную доплату – это же слезы горькие. Для хоть какого-то стимулирования размер доплаты должен составлять как минимум 25%.

Конечно, проблему пытаются решать, и в отношении младшего медперсонала это удается сделать. Младший медперсонал бригад – медбратья, санитары, фельдшеры – комплектуются за счет студентов-медиков, которые зарабатывают на «скорой» свои учебные баллы. Так что хотя бы проблема тяжелых работ, например, транспортировки пациентов, отчасти решается. Но это, во-первых, не значит, что по окончании вуза эти студенты останутся работать на «скорой», и, во-вторых, младший медперсонал не может ездить по вызову без специалистов, а специалистов как раз больше не становится», – отметила Виктория Фёдорова.

Она уверена, что в идеале бригады «скорой» должны быть специализированными – травматологическими, психиатрическими, кардиологическими, детскими и так далее, и всех должно быть в достаточном количестве. Но что толку тосковать по идеалу? На деле общие терапевтические бригады обслуживают все вызовы, количество которых все растет, поскольку растет население города.

«Пока по нормативам у нас не наблюдается недостатка в скорой медицинской помощи, но это потому, что эти нормативы давно никто не пересматривал с учетом изменившихся городских реалий. Такой пересмотр, конечно, вопрос не одного дня, а пока работа на «скорой» у медработников считается непрестижной и успехом не пользуется, из чего и проистекает большинство проблем этой службы. Да и пациенты вносят свою неприятную лепту. Мне кажется, граждане должны пересмотреть свое отношение к медицине вообще и к службе скорой помощи в частности: это не медицинские услуги, а именно что медицинская помощь!» – заключила медработник.

Как сообщалось ранее, на Урале главного врача Ачитской районной больницы оштрафовали на 15 тысяч рублей за то, что пациенты долго ожидали скорую помощь, что является нарушением законодательства об охране здоровья граждан.

Инстаблогер Елена Корнилова, на которую подписаны 263 тысячи человек, называет себя натуропатом, трансгуманистом и биохакером. По её словам, в свои 29 лет уже имела дипломы Университета Анхальта со степенью магистра биологии, Мюнхенского технического университета со степенью по органической химии, а сейчас обучается в ординатуре Национального университета Сингапура и поступает в Стэнфордский университет, передаёт Медуза.

Своим подписчикам она расписывает схемы приёма большого количества БАДов, которые должны поддерживать их здоровье и спасать от разных болезней, собрала курс из 28 таблеток в день для тех, кто планирует беременность, и 26 таблеток в день для тех, кто уже в положении. К каждому посту прикрепляется ссылка с промокодом для заказа упомянутых БАДов с американского сайта iHerb. Кроме того, девушка проводит платные вебинары по лечению цистита и болезней желчного пузыря.

В феврале на сайте издания «РБК. Стиль» вышла статья о Елене Корниловой как молодом учёном и эксперте в своей области, которая пополняет «многогранное сообщество экспертов самого разного профиля».

Члены комиссии РАН по противодействию фальсификации научных исследований Пётр Талантов и Михаил Гельфанд заинтересовались Еленой Корниловой и её образованием после выхода статьи, так как нашли множество ошибок в её «назначениях».

Они обратились в редакцию «РБК.Стиль» и совместно начали расследование.

О методах Корниловой Талантов написал у себя в фейсбуке: «Елена предлагает беременным принимать по 26 таблеток ежедневно. Часть — препараты с недоказанной эффективностью от чего бы то ни было. Другая часть — вещества, влияние которых на беременность недостаточно изучено. Некоторые просто опасны».

В ходе расследования ученые получили подтверждения из университетов Мюнхена и Сингапура о том, что Корнилова никогда в них не училась. После этого 23 апреля РБК удалил статью с сайта.

Вместо текста о Корниловой на странице появился комментарий Талантова, в котором он подробно разобрал некоторые рекомендации блогера и указал на их неэффективность и небезопасность.

«Заметная часть того, что советует в своем блоге Елена Корнилова, не просто не имеет доказанной эффективности, но и небезопасна. Разберем только один из ее постов с рекомендациями для тех, кто ждет ребенка.

Елена предлагает беременным женщинам принимать по 26 таблеток в день. Часть из них — препараты с недоказанной полезностью. Часть — вещества, влияние которых на беременность недостаточно изучено. Некоторые просто опасны. Елена часто пренебрегает рекомендованными дозами в сторону их значительного увеличения. Если во время беременности иногда назначают порядка 350 мг магния в день, то Корнилова рекомендует принимать сразу 900 мг. Кстати, пока польза от приема магния у беременных не обнаружена. Аналогичным образом Елена поступает с йодом. Рекомендованные Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) дозы — 250-500 мкг в день, Корнилова рекомендует принимать 1000 мкг. Так же вольно она поступает с критериями болезни.

Кстати, называемые ей нормы лабораторных анализов отличаются от общепринятых таким образом, чтобы как можно больше людей сочли себя больными. Так она утверждает, что нормальный уровень ферритина — не менее 70-80 нг/мл, в то время как для молодых женщин, читающих блог Елены, значения меньше 70-80 нг/мл широко распространены и абсолютно нормальны. Среди продвигаемых ей для беременных препаратов есть содержащие хром добавки. Беременным рекомендуется их избегать! Исследования показали, что более высокие концентрации хрома в организме будущих матерей связаны с преждевременными родами и меньшим весом плода. В той же схеме присутствует добавка, содержащая растение желтокорень. Оно богато биологически активными алкалоидами, в частности берберином, который проникает через плацентарный барьер и может вызвать у плода ядерную желтуху — поражение головного мозга, вызванное высоким количеством непрямого билирубина в крови.

Кроме того, прием добавок с витамином Е для большинства людей в принципе небезопасен и вместо улучшения может фактически приводить к увеличению смертности. Стоит также помнить о том, что между препаратами могут возникать лекарственные взаимодействия. Вещества, безопасные сами по себе, могут становиться вредными при одновременном приеме. Рекомендуя свои подписчикам буквально десятки таблеток в день, Елена превращает их тело в химическую фабрику с абсолютно непредсказуемыми последствиями.

Поэтому упоминания о побочных эффектах в комментариях к ее постам неудивительны. Пожалуйста, никогда не используйте для лечения рекомендации из Instagram и при необходимости обращайтесь к врачам», – прокомментировал ситуацию Пётр Талантов.

Как сообщалось ранее, федеральный проект по медицинским кадрам включает в себя внедрение в медучреждениях единой информационной системы с федеральным регистром медработников, которая позволит выявлять сотрудников с поддельными дипломами врача.

Жители села Коса в Коми-Пермяцком округе Пермского края пожаловались терапевту и по совместительству депутату муниципального собрания Римме Федосеевой, что за бесплатную процедуру с них начали брать деньги. За три укола пенсионерам пришлось заплатить 1500 рублей. Чтобы прокуратура начала проверку данных фактов, доктору пришлось предоставить данные пациентов, что руководство больницы сочло разглашением врачебной тайны.

Подробно в истории разбирались «Известия».

Римма Федосеева — врач с 38-летним стажем. В Косинской центральной районной больнице она работала с апреля 1990 года. 28 лет — врачом-терапевтом и врачом функциональной диагностики, а с лета 2017 года — только на полставки по одной из специальностей в поликлинике. Два года назад ее уволили из стационара Косинской ЦРБ. Главврач Иван Катаев утверждал, что причиной стало неоднократное невыполнение ею трудовых обязанностей. Кроме того, он заявил, что в стационаре умерли два пациента Федосеевой, что стало поводом для проверки правоохранительных органов.

Она уверена — причина в другом. В декабре 2016 года врач выступила на митинге против сокращений в ЦРБ, после этого и попала в немилость, рассказала Римма Федосеева «Известиям». Такую же связь видели и местные СМИ. Портал Parmanews писал, что во время митинга претензии к ней высказывал представитель минздрава, но местные жители призвали «не отыгрываться» на враче из-за ее открытой критики в адрес начальства — они тоже недовольны тем, что происходит в ЦРБ. Помимо Федосеевой после митинга был уволен Геннадий Мартынов — он отвечал за перевозку пациентов на гемодиализ в Кудымкар, административный центр Коми-Пермяцкого округа, писала «АиФ Пермь». Во время митинга он рассказал, как в больнице его попросили следить за капельницей семилетнего сына — диспетчеров службы скорой помощи, в обязанности которых это входило, сократили.

Дефицит кадров в центральной больнице Косинского района, в котором живет порядка 6,5 тыс. человек, стал очевиден задолго до этого. В 2013 году жительница села Коса попала в Косинскую ЦРБ с внематочной беременностью. Пришлось звать бригаду медиков из соседней районной больницы за 80 км — анестезиолога-реаниматолога в принципе не было в штате с 2011 года, а хирург ушел в отпуск — замены не нашлось. Кроме того, в больнице не оказалось запаса крови для переливания. В итоге женщину спасли, но детей она иметь не может. Проблему нехватки кадров руководство больницы не отрицало — тогда и.о. главврача была Римма Федосеева.

Но даже тогда ситуация была не столь плачевной — в штате значилось порядка 20 специалистов, рассказывает она. Сейчас, по данным на сайте Косинской ЦРБ, их 11 — включая уволенную Федосееву.

История, после которой Федосееву уволили и из поликлиники, началась осенью 2018 года. Римма Леонидовна не только врач, но и депутат земского собрания Косинского муниципального района (в 2016 году избралась туда от «Единой России»). Несколько человек рассказали, что с них взяли по 500 рублей за периартикулярные блокады (укол для снятия боли и восстановления подвижности суставов). Федосеева как председатель комиссии по социальным вопросам написала заявление в прокуратуру. В сложном регионе, где в основном живут люди пенсионного возраста, «бесплатную медицинскую услугу переводить в платную необоснованно и даже аморально», считает она.

По словам Федосеевой, после этого ее вызвали к зампрокурора района, который отметил, что без указания фамилий конкретных людей провести проверку невозможно. Ее все-таки провели, но результаты не устроили Федосееву — ответа на главный вопрос, законно ли проводились платные процедуры, она не получила. При повторном обращении зампрокурора посоветовал указать в заявлении людей, которые заплатили за услуги.

«Поэтому во втором заявлении (от 2 ноября 2018 года) я указала некоторые персональные данные обращавшихся граждан, считая прокуратуру правоохранительным органом, для продолжения проверки», — рассказывает она.

После этого начались странности. По словам Федосеевой, через пару недель замглавврача и врач-терапевт ЦРБ взяли с указанных в жалобе людей письменные заявления (эти и другие документы имеются в распоряжении редакции «Известий») о том, что у них нет претензий к больнице. Еще через неделю главврач потребовал с нее объяснительную — его зам написала служебную записку, в которой уличила Федосееву в разглашении врачебной тайны. Как потом постановил районный суд, прокуратура жалобу направила в минздрав, а тот — в больницу.

4 декабря Римма Федосеева получила приказ об увольнении из-за «разглашения охраняемой законом тайны, ставшей известной работнику при исполнении им трудовых обязанностей». Суд первой инстанции жалобу на увольнение отклонил, свидетелей (в том числе жителей, которые готовы подтвердить разрешение на передачу своих данных) вызывать отказался, говорит Римма Федосеева. Пермский краевой суд оставил его решение в силе.

В законе «Об основах охраны здоровья граждан в РФ», которым регулируются вопросы соблюдения врачебной тайны, прописаны исключения, разрешающие ее разглашение без согласия гражданина, сказала «Известиям» адвокат Виктория Данильченко. В частности, такую информацию могут запросить органы дознания, следствия, а также суд в связи с проведением расследования. Кроме того, исключением из правил может стать «запрос органов прокуратуры в связи с осуществлением ими прокурорского надзора», говорит Данильченко.

Анатолий Клейменов, адвокат коллегии адвокатов «Меклер и партнеры», отметил, что в тезисе апелляционного определения Пермского краевого суда по делу Федосеевой говорится об абсолютном запрете на разглашение врачебной тайны, хотя это не так. Но всё же ситуация пермского врача не попадает под прописанные в законе исключения, уверен он.

Римма Федосеева утверждает, что данные ей посоветовали указать как раз в районной прокуратуре — на словах. Жители села Коса уже после увольнения написали заявление о том, что сами предоставили данные врачу, но их к делу не приняли. В прокуратуре Пермского края на запрос «Известий» не ответили.

Врач по закону не обязан сообщать правоохранительным органам о фактах, предположительно указывающих на преступление, подчеркивает адвокат Анатолий Клейменов. Укрывательство наказуемо для врача по УК, только если речь идет об особо тяжких преступлениях, что «в сфере медицины маловероятно», отмечает юрист.

Есть практика Европейского суда по правам человека, который считает допустимым разглашение сведений, составляющих врачебную тайну, при условии «убедительности причин, объясняющих вмешательство в тайну частной жизни, и пропорциональности (оправданности) принимаемых мер преследуемой общественно полезной законной цели». «В постановлении от 6 июня 2013 года по делу «Авилкина и другие против России» ЕСПЧ отметил, что интерес пациента и общества в целом в защите конфиденциальности медицинских данных может быть перевешен интересом в расследовании и преследовании преступлений, а также гласности судебного разбирательства, если доказано, что эти интересы имеют более серьезное значение», — рассказал Клейменов.

Но практика ЕСПЧ — только ориентир для национального правоприменителя. «Российский институт врачебной тайны стоит несколько особняком от традиционного института частной жизни и личной тайны. В частности, действительно допускается распространение информации о частной жизни лица в целях защиты общественных интересов, — объясняет адвокат. — Однако, во-первых, такие послабления сделаны исключительно для СМИ, а во-вторых, они не распространяются на положения о защите врачебной тайны, которая регулируется специальным законодательством в области здравоохранения».

Сама Римма Федосеева в своих обращениях ссылается на то, что «преследование гражданина в связи с его обращением в госорган, орган местного самоуправления или к должностному лицу с критикой деятельности указанных органов или должностного лица» незаконно. Обращение, из-за которого она лишилась работы, дало плоды.

Сначала прокуратура Косинского района постановила, ссылаясь на данные минздрава Пермского края, что процедура не входит в ОМС, а значит, должна проводиться платно. Региональная прокуратура это подтвердила. Но территориальное управление ФОМС считает иначе: «Согласно выводам АО «МАКС-М», денежные средства, потраченные пациентами на проведение периартикулярных блокад «Дипроспаном», подлежат возврату, поскольку предусмотрены территориальной программой ОМС». Тем, кто потратился на них, вернули деньги. Нарушения подтвердили и в территориальном управлении Роспотребнадзора.

Прокуратура инициировала еще одну проверку — выводы ФОМС и Минздрава противоречат друг другу. В прокураторе Пермского края и Минздраве региона на запросы «Известий» не ответили.

Как сообщалось ранее, комиссия правительства по законопроектной деятельности не поддерживает предложение депутатов Госдумы о наделении Министерства внутренних дел и Росгвардии правом запрашивать у медиков сведения о медицинских противопоказаниях в отношении граждан, желающих получить права на вождение автомобиля, лицензию частного детектива или разрешение на владение оружием.